Нина Одолинская - Советские каторжанки

Воспоминания бывшей узницы немецкого лагеря, курсанта немецкой разведшколы: арест в 1945 г. в Словакии, пересыльная тюрьма в Ратиборе (Львовская область), неудачная попытка побега из Норильлага зимой 1946 г., лагерный быт и условия труда заключенных, отношения между заключенными. Публикуются письма к матери, отправленные из лагеря.

Одолинская Н. Ф.

послесл. Э. Давиденко

Одесса : Астропринт, 1998. - 143 с. : портр.

(Одесский "Мемориал" ; вып. 6).

Каждый человек может написать книгу о собственной жизни, сказал Максим Горький. Я ее пишу. Жизнь моя богата событиями, и сейчас я выбираю один лишь отрезок своей биографии. Думаю, он достоин читательского интереса, поскольку посвящен «закрытой» раньше теме.

Выдержки из рукописи — наиболее, как мне казалось, впечатляющие — я прочла пожилой женщине, которая прошла через систему ГУЛАГа с 1938 по 1953 год. Все, о чем я повествую, сказала она, это детские сказки по сравнению с тем, что выпало на долю им — жертвам репрессий тридцатых годов. И рассказала кое-что.

Однако я могу писать лишь о том, что видела и испытала. И потому, читатель, не ищите в «Советских каторжанках» экстремальных ситуаций и страшных событий. Я хочу лишь показать условия и обстановку в местах заключения того времени — времени, когда миллионы ни в чем не повинных людей были превращены в белых рабов, строящих далекие и прекрасные города для будущих поколений.

Некоторые фамилии изменены. Причины понятны из текста.

Мне хочется, чтобы люди, не знавшие подобного рабства, прониклись глубоким уважением к бывшим узникам сталинских лагерей, а безвинно погибших от холода, голода, непосильного труда и произвола (их миллионы!), помянули добрым словом.

Счастливы те, кого минула чаша сия!

Четыре солдата вели по проселочной дороге девушку. Двое шли впереди, двое сзади — сурово насупленные; с автоматами наизготовку.

Девушка несла за спиной небольшой рюкзак и не спеша шагала по подсохшей черной грязи. Ее солдатские башмаки оставляли четкие следы. Усталое лицо освещалось улыбкой. В лучах мартовского солнца деревья ближней рощи, черепичные крыши домов, крашеные заборы, люди — все казалось праздничным. Было приятно от солнечного тепла и немного смешно, что ее, совершенно беззащитную, не сопротивляющуюся, так старательно охраняют четыре здоровых парня, вместо того чтобы заниматься своими мужскими военными делами.

Один из конвоиров оглянулся и буркнул: «Она еще улыбается!».

...Вчера разведчики встретили двух девушек, которые брели по лесной дороге Словакии, со стороны ушедшего на запад фронта. На этом участке было тихо, немцы отступали без боев, русские наступали вслед за ними. Двигались осторожно, проверяя, нет ли ловушек. Но в марте сорок пятого немцам было уже не до войны. Там, где это было возможно, они отступали не сопротивляясь. Все понимали: война проиграна, и незачем осложнять обстановку.

Обе девушки оказались шпионками. Ту, что помоложе, семнадцатилетнюю, допросили с пристрастием первой, и она призналась, что в этом районе заброшено семь человек, все из «абверкоммандо-203» — школы разведчиков-пропагандистов. Эти сведения совпали с агентурными данными.

Задержали группу шпионов — двух женщин и пятерых мужчин. Оружия у них не было. Сопротивления они не оказывали. Только у старшей из девушек обнаружили на шелковой ленточке маленький сверток — зашитую в белую тряпицу револьверную пулю и костяную подковку. Это было похоже на амулет. Изъяли и приобщили к делу. А у другой нашли немецкую авторучку, компас и школьную карту Советского Союза.

Обе плели чепуху — мол, немцы завезли их рыть окопы, а они сбежали, пошли навстречу фронту, пробираясь домой. Легенде, конечно, никто не поверил.

По приказу начальства контрразведки «Смерш» 4-го Украинского фронта шпионок надлежало доставить в камеру предварительного заключения. Семнадцатилетнюю увели раньше, сейчас — очередь старшей...

Они немного постояли у крыльца двухэтажного особняка — трое конвоиров и девушка, пока четвертый пошел в дом докладывать. Спокойно стоявшая девушка доброжелательно и с любопытством оглядывала парней. Одета она была в суконное темно-синее пальто и серые шаровары. Ее нельзя было назвать красивой, но когда она радовалась жизни, то становилась привлекательной, — свойство молодости.

Автоматчик вернулся и повел ее в канцелярию. «Фамилия?» — спросил офицер за столом. «Одолинская», — ответила.

...Одолинская Нина Фоминична. Год рождения — тысяча девятьсот двадцатый, пятое марта. Место рождения — Почеп Брянской области. Место жительства — Одесса, улица Коккинаки, 16...

Так я снова попала в списки живущих в СССР людей.

Специальных камер в бывшем особняке не было. В комнате на втором этаже, куда меня ввели, сидела на полу у стенки моя напарница — Надя Тарасюк и жевала горбушку черного хлеба, который нам вчера дали солдаты, встретившиеся на дороге. Увидели, что смотрим жадно на ржаной русский хлеб, и отдали все, что у них было в карманах. Эти, первые, были приветливыми и добрыми. А все остальные — злыми и строгими.

— Тебя еще не вызывали? — спросила я.

— Нет. Сказали, что через неделю начнут допрашивать. Велели ждать.

Ждали мы больше недели. Вероятно, парней допрашивали первыми, и в их делах оказалось что-то серьезное, поэтому нас не вызывали так долго.

И спали, и сидели мы на полу, подстелив одежду. Иногда пели песни: Надя — украинские, я — русские. Хорошенькую кудрявую Тарасючку порой вызывали куда-то; возвращалась она сытая, смущенная, слегка растрепанная, и пахло от нее вином. На мои вопросы о следствии молча мотала головой.

Но чаще мы грустили, вспоминая, как хорошо дома среди весенней зелени, представляя, как обрадовались бы родные нашему возвращению. После объяснения со следователем наверняка все встанет на свои места, и нас отпустят. Ведь мы ничего плохого не делали и не собирались делать! Шли и вправду домой. А разведшкола — это же чепуха, просто возможность безопасно перейти через линию фронта, способ обдурить немцев. Да и кто поверит в какую-то разведку в марте сорок пятого, когда немцы стремительно катятся на запад, а русские гонят их в спину? Надо же быть круглым идиотом, чтобы работать на немцев сейчас!

И мы не боялись следствия. Надеялись, что следователи поймут, хотя мы ничем не можем доказать свои намерения.

пела Тарасючка, и я запомнила эту песню. Запомнила потому, что недавно рассталась с тем, кого любила. И еще потому, что слова любви, ласки, человеческого тепла контрастировали с окружающей реальностью.