Анна Франк - Рассказы из убежища

Среда, 11 авг. 1943 г.

После бесконечных туда-сюда, раздумий и обсуждений остановились на том, что я должна поступить в Еврейский лицей, а после ряда телефонных звонков, что даже и без вступительных экзаменов. Правда, я отставала по всем предметам, особенно по арифметике, а от одной мысли о геометрии прямо дрожала.

В конце сентября пришло долгожданное письмо, сообщавшее, что в октябре, в такой-то и такой-то день, мне следует явиться в Еврейский лицей на Стадстиммертёйнен. В означенный день лил такой дождь, что ехать туда на велосипеде и думать было нечего.

Стало быть, на трамвае; ясно, что в многолюдной компании. Перед школой так все и кипело, стайки девочек и мальчиков были заняты разговорами, многие то и дело перебегали с места на место, и повсюду слышалось: «А ты не в моем классе? О, а я тебя знаю! А в каком ты классе?»

Примерно так выглядело и со мной. Кроме Лис Хослар, никого из знакомых я в своем классе не встретила и, конечно, расстроилась.

Подошло время, и нас повела в класс седая учительница, на низких каблуках, в длинном платье и с личиком, как у мышки.

Она стояла, потирая руки и глядя на непрекращавшуюся суматоху, и давала нам всякие разъяснения. Нам сделали перекличку, сказали, какие нужно будет заказывать учебники; поговорили о том о сем, а потом нам разрешили разойтись по домам.

Честно говоря, это было сплошное разочарование. Я ожидала, по крайней мере, что нам сообщат расписание, и… думала увидеть директора. Правда, я заметила в коридоре маленького, толстенького, довольно приятного розовощекого человека, который, приветливо кивая всем, кто проходил мимо, беседовал с господином такого же роста, худым и в очках, с жидкими волосами и важным лицом, но я и знать не знала, что первый — так называемый «ключарь», а второй — директор.

Придя домой, я с волнением рассказывала о своих впечатлениях, но, строго говоря, обо всем, что касается школы, учителей, учеников и уроков, я знала так же мало, как раньше.

Ровно через неделю после явочного дня начинались занятия. Опять шел ужасный дождь, но я все равно решила ехать на велосипеде. Мама снабдила меня тренировочными штанами, чтобы я, чего доброго, не промокла, и я отправилась.

Марго вообще-то ездит на велосипеде гораздо быстрее меня. Не прошло и двух минут, а я уже так задыхалась, что должна была попросить ее ехать помедленнее. А еще через две минуты хлынул такой дождь, что я, помня о теплых тренировочных штанах, слезла с велосипеда и натянула их, причем повыше, чтобы они не волочились по лужам. Я бодро помчалась дальше, но вскоре увидела, что для меня это опять слишком быстро, и мне снова пришлось просить Марго ехать потише.

Она так нервничала! И прямо заявила, что лучше будет ездить одна; она ужасно боялась, что опоздает.

Но мы приехали как раз вовремя и, поставив велосипеды, могли вволю поболтать, укрывшись в воротах, что обращены в сторону Амстела.

Ровно в полдевятого можно было заходить внутрь. Прямо у входа стояла доска, на которой было написано, что примерно двадцать учеников должны перейти в другие классы.

Как нарочно, и я была в их числе. Указывалось, что я должна перейти в класс IL II. Я пришла в класс, где увидела некоторых знакомых мне мальчиков и девочек, но Лис осталась в классе IL I, и я почувствовала себя совершенно заброшенной, когда меня посадили в самом последнем ряду. Впереди сидели девочки выше меня, и я была там одна как перст.

Уже на втором уроке я подняла палец и спросила, нельзя ли мне пересесть, потому что из-за широких спин тех, кто сидит впереди, я почти ничего не вижу, даже если наклонюсь в сторону.

Просьбу тут же удовлетворили, я собрала свое добро и пересела поближе. Третьим уроком была гимнастика. Учительница мне очень понравилась, и я насела на нее с вопросом, не может ли она устроить так, чтобы Лис оказалась в моем классе. Как ей это удалось, я не знаю, но, во всяком случае, Лис пришла, и на следующем уроке мы обе уже сидели вместе. Вот теперь я примирилась со школой. И школа, которая еще принесет мне много пользы и радости, тоже мне улыбнулась, и я начала внимательно слушать то, что рассказывал нам географ.

Среда, 11 авг. 1943 г.

Она входит, потирая руки; потирая руки, садится, и все потирает их, и потирает, и потирает.

Юффроу Бихел, учительница биологии (называть этот предмет Натте Хис [12] Шуточное обыгрывание голландского natuurlijke historie (естественная история): слово natte означает «оп и савшийся». не разрешается), — маленькая, седая, с серо-голубыми глазами, большим носом — ну вылитая мышка или еще какой-то зверек.

За собой она катит тележку, и в класс въезжает скелет.

Она становится к печке, все так же потирая руки, и урок начинается.

Сначала спрашивает, потом рассказывает. О, она знает много, эта юффроу Бихел, умеет прекрасно рассказывать обо всем, начиная с рыб и кончая северными оленями, но больше всего она любит (по словам Марго) рассказывать и спрашивать о размножении. (Ну конечно, потому, что она старая дева.)

Внезапно ее прерывают на полуслове: через весь класс пролетает скомканная бумажка — и прямо на мою парту.

— Что это там у тебя? — спрашивает она протяжно (юффроу Бихел — из Гааги!).

— Я не знаю, юффроу!

— Подойди сюда, с бумажкой!

Поколебавшись намного, я встала, подошла к ней и протянула бумажку.

— От кого она?

— Я не знаю, юффроу, я ее не читала.

— О, ну тогда мы с этого и начнем!

Она развернула бумажку и показала мне, что там написано. Там было только одно слово: «Предательница». Я покраснела. Она смотрела на меня:

— Теперь ты знаешь, от кого это?

— Нет, юффроу!

— Ты лжешь!

Кровь бросилась мне в лицо, я смотрела на учительницу горящими глазами, но не вымолвила ни слова.

— Скажи, от кого она! Пусть поднимет палец тот, кто ее бросил!

В самом заднем ряду показалась рука с поднятым пальцем. Я так и думала: Роб Коэн.

— Роб, подойди ко мне! — Роб подошел. — Почему ты это написал? — Молчание. — Анна, ты знаешь, в чем дело?

— Да, юффроу.

— Расскажи!

— Можно как-нибудь в другой раз? Это длинная история.

— Нет, рассказывай!

И я рассказала о контрольной по французскому, с нулем за шпаргалки, и о предательстве по отношению к классу.

— Хорошенькая история! И ты, Роб, считаешь необходимым высказывать Анне свое мнение во время урока? А тебе, Анна, я не верю — это касается твоего молчания о происхождении этой бумажки. Садись!

Я была в ярости. Дома рассказала о происшествии и, как только представилась возможность поймать юффроу Бихел, послала к ней папу.

Он вернулся с сообщением, что все время называл ее Биггел [13] Фамилию учительницы Бихел (Biegel), с долгим «и», папа произносил кратко: Биггел (Biggel), что означает «поросеночек». и что она считает Анну Франк славной девочкой, а о так называемой лжи и думать забыла!