Анна Франк - Рассказы из убежища

Причина вполне резонная, и вопрос я задала исключительно из вежливости. И что, ты думаешь, наш высокообразованный Пф. мне ответил? — «Нет!» Прямо и без обиняков: «Нет!»

Я возмутилась и не дала ему так просто от меня отделаться. Я все-таки попросила его указать причину этого «нет». Тут уж мне и досталось! Вот что он на меня обрушил:

— Я тоже должен работать. Если я не смогу поработать днем, то у меня вообще больше не останется времени. Я должен выполнить pensum [8] Определенное, предписанное количество работы (лат.). , иначе и браться не стоило; у тебя все несерьезно, всякая там мифология, разве это работа? Вязанье или чтение тоже не дело, так что столик как был, так и будет за мной!

И вот мой ответ:

— Менеер Пф., я тоже серьезно работаю, а работать в большой комнате после обеда я не могу, и я по-дружески прошу вас все-таки подумать над этим!

С этими словами оскорбленная Анна отвернулась и сделала вид, что смотрит на высокоученого доктора как на пустое место.

Я кипела от ярости и решила, что Пф. ужасно невежлив (такой он и есть), а я очень любезна.

Вечером, как только я смогла заполучить Пима, я ему рассказала, как все обернулось, и обсудила с ним, как действовать дальше, потому что уступать не собиралась и хотела сама все устроить. Папа рассказал, как примерно следует поступить, но убеждал подождать до завтра, потому что сейчас я слишком взволнована.

Я пренебрегла этим последним советом и вечером, после мытья посуды, подкараулила Пф-ра. Пим находился в соседней комнате, и я чувствовала себя увереннее. Я начала так:

— Менеер Пф., я вижу, что вы не сочли нужным еще раз обсудить со мной мою просьбу, и все-таки прошу вас это сделать.

С любезнейшей улыбкой Пф. заметил:

— Я всегда, в любое время готов обсудить этот, собственно говоря, уже решенный вопрос!

Хотя Пф. меня все время перебивал, я продолжила разговор:

— С самого начала, как только вы сюда прибыли, мы договорились, что комната должна принадлежать нам обоим, и если распределить все по праву, то вы должны пользоваться ею до обеда, а я — после! Но о таком я даже и не прошу, и мне кажется, что давать мне комнату после обеда всего лишь два раза в неделю вовсе не так уж много.

Тут Пф. вскочил, как ужаленный:

— О праве тут вообще нечего говорить! А я, по-твоему, где должен находиться? Придется попросить менеера ван П-са пристроить для меня уголок на чердаке, там я и буду сидеть. Мне не дают спокойно работать! С тобой вечно приходится ссориться. Вот если бы твоя сестра Марго обратилась ко мне с подобной просьбой, для которой у нее куда больше оснований, чем у тебя, я бы и не подумал ей отказать, но тебе…

И тут опять пошла речь о мифологии и вязании, и Анна вновь почувствовала себя оскорбленной. Однако я не дала Пф-ру это заметить и позволила ему высказаться.

— Да с тобой вообще не о чем говорить. Ты бессовестная эгоистка, дай тебе волю, ты бы вообще ни с кем не считалась — в жизни не видел такого ребенка! В конце концов, я вынужден тебе уступить, а то чего доброго скажут, что Анна Франк засыпалась на экзамене из-за того, что менеер Пф. не уступал ей свой столик!

И так далее и тому подобное… Наконец слова его превратились в сплошной поток, и я вообще уже ничего не воспринимала. В какой-то момент я подумала: дать бы ему по морде, чтобы он врезался в стенку со своим враньем. Но тут же сказала себе: «Спокойно, этот тип не стоит того, чтобы так из-за него горячиться!»

Наконец менеер Пф. отбушевал и с лицом, выражавшим и триумф, и негодование, вышел из комнаты, прихватив с собою пальто, карманы которого были набиты провизией.

Я бросилась к папе и, поскольку он не все расслышал, сделала ему полный отчет. Пим решил сегодня же вечером переговорить с Пф-ром. Так оно и случилось, их беседа длилась более получаса. Разговор был примерно следующий.

Сначала речь шла о том, должна ли Анна вообще усаживаться за упомянутый столик. Да или нет. Папа напомнил, что они с Пф-ром уже однажды обсуждали этот вопрос и тогда он уступил Пф-ру, чтобы младшего не ставить на одну доску со старшим, хотя и считал это несправедливым. Пф. заявил, что я не должна была говорить о нем как о захватчике, который на все наложил запрет, но тут папа решительно возразил, что сам все слышал и я об этом и словом не обмолвилась. Так оно и шло: взад-вперед, папа заступался за мой «эгоизм» и отстаивал мое «кропание», а Пф. все брюзжал и брюзжал.

Наконец Пф. все-таки вынужден был уступить, и я получила возможность заниматься днем два раза в неделю, так чтобы мне никто не мешал. Пф. ходил надутый, два дня со мной не разговаривал и с пяти до полшестого неизменно усаживался за столик… ну что за ребячество!

Кто в пятьдесят четыре года так педантичен и мелочен, у того, значит, такая натура, и ее, видно, не переделаешь.

Понедельник, 2 авг. 1943 г.

Мефроу ван П., Пф. и я занимались мытьем посуды, и, чего почти никогда не бывает и, конечно, показалось им странным, Анна старалась хранить молчание.

Чтобы избежать всяких вопросов, я вскоре подыскала довольно нейтральную тему. Я подумала, что книга «Анри из дома напротив» вполне отвечает подобному требованию, но просчиталась. Досталось мне не от мефроу, а от менеера. Дело вот в чем: менеер Пф. особенно рекомендовал нам эту книгу как нечто выдающееся. Марго и я тем не менее нашли ее далеко не столь выдающейся; парнишка, пожалуй, получился неплохо, но об остальном… лучше уж помолчать.

Что-то в этом роде я и выложила им во время мытья посуды, и надо же, что тут на меня вдруг обрушилось:

— Разве ты можешь понять психологию мужчины? Ребенка — еще куда ни шло (!). Ты еще слишком мала для такой книги, ее и двадцатилетний не сможет сразу понять. (Почему же он тогда особенно рекомендовал эту книгу Марго и мне?)

Теперь уже Пф. с мефроу напустились на меня оба:

— Ты слишком много знаешь о том, что вовсе не для тебя, ты воспитана совершенно неправильно. Позже, когда повзрослеешь, тебе ничто не будет доставлять удовольствия, и ты станешь говорить: обо всем этом я уже читала двадцать лет назад. Тебе стоит поторопиться, если хочешь заполучить мужа или влюбиться, а то ты уже во всем разочаровалась. (И в завершение всего.) В теории ты уже все превзошла, вот только практики тебе не хватает!

Кто бы мог сдержаться на моем месте? Сама себе удивляюсь, как только у меня хватило терпения им ответить:

— Может, вы и думаете, что я неверно воспитана, но далеко не все согласятся с вами!

Вот уж, конечно, прекрасное воспитание — вечно настраивать меня против родителей, а они всегда это делают, и ничего не рассказывать о таких вещах девочке моего возраста. Ну просто великолепно! Результаты такого воспитания видны невооруженным глазом!