Андрей Трубецкой - Пути неисповедимы (Воспоминания 1939-1955 гг.)

Разгрузка пошла торопливей. Всех людей тотчас же отвели в укрытие — небольшой лесок и кустарники южнее станции. Здесь больше всего мне запомнилось, как санинструкторы разносили в бельевых корзинах по взводам индивидуальные перевязочные пакеты (второй подарок ко дню рождения, подумалось тогда). Со странным чувством взял я два пакета и положил в карманы гимнастерки.

Когда стемнело, батальон погрузили на полуторки, и мы двинулись куда-то в сгустившихся сумерках.

Путь наш кончился на рассвете в какой-то деревне, жители которой вскоре после нашего появления все исчезли, и мы питались из погребов оставленной там картошкой, пока наши кухни на конной тяге не добрались до нас. Между редкими деревнями располагался наш укрепрайон — ДОТы — огромные серые глыбы железобетона, то тут, то там врытые глубоко в землю. На южной окраине деревни мы стали окапываться. Копали плохо, мелко, как на заурядных учениях, как не для себя. Только много позже мы поняли, что глубокий окоп — это спасение. Дня через два-три стала слышна далекая канонада, а по дороге через деревню отступали наши разрозненные части.

Вечером с группой солдат я пошел на батальонный пункт боепитания. Получив патроны и гранаты, пошли обратно. Когда мы были примерно на полпути, вся окружающая местность — дорога, кусты, трава, поля — озарилась бледно-розовым светом. Я оглянулся и остолбенел перед фантастическим зрелищем: огромный деревянный мост через реку Великую, находившийся от нас километрах в двух, медленно взлетал на воздух, распадаясь на отдельные бревна, издали похожие на спички. И все это в поднимавшихся языках розоватого пламени. По-видимому, все происходило очень быстро, но впечатление было настолько острым и неожиданным, что мне представилось как бы растянутым во времени. Немного погодя разнесся раскат грома — звук самого взрыва. Зачем мы взрывали мост в своем тылу?

Утром следующего дня по дороге с юга шло еще больше разрозненных войск, и уже не было приказа отбирать у них оружие. Далекая канонада усилилась, обстановка становилась все более напряженной. И тут вдруг приказ: отходить на Псков, так как немцы прорвались южнее на восточный берег Великой и, двигаясь на север, берут нас в мешок. Так объяснило наш отход начальство.

Командир нашей роты лейтенант Бушин приказал мне со взводом бойцов идти на склад боепитания и грузить его на машины и подводы, а затем со складом на колесах догонять отходивший батальон. На складе еще никаких машин и подвод не было. Чтобы не сидеть без дела, начинаем стаскивать ящики с минами, патронами, гранатами и снарядами из нарытых траншей в кустах в одно место, чтобы сноровистей их грузить. По дороге, которая не так уж далеко, отходят наши части. Наконец появляются подводы, забирают сотую часть навезенного машинами за несколько дней и уезжают, говоря, что вряд ли кто еще приедет, так как все отходят. С подводами незаметно исчезает и складское начальство, показывавшее до этого, в каких траншеях что лежит. Все же жду еще. Никого. Время идет. Принимаю решение взорвать этот склад. Нашел бикфордов шнур, капсуль-взрыватель. Сую его в гнездо гранаты, обвязываю еще несколько гранат и все это кладу под один из 75-миллиметровых снарядов, ящиков с которыми тут полно. Все это помещаю у основания огромной груды боеприпасов. Затем разматываю довольно большой кусок шнура — надо успеть отбежать подальше, ведь бабахнуть должно здорово, зажигаю и опрометью мчусь с одним из оставленных со мной солдат. Бегу — оглядываюсь, бегу — оглядываюсь. Тишина. Выбежал на дорогу — ничего. В чем дело? Почему нет взрыва? Вижу лейтенанта с биноклем. Прошу бинокль посмотреть на склад, выделяющийся светлым пятном среди зелени кустов. Вижу, что кто-то стоит рядом с ящиками, стоит, как на часах. Что за чертовщина? Бегу назад. На дороге уже никого. Подбегаю и вижу, что у ящиков стоит красноармеец-узбек, а шнур метрах в двух от ящиков перерублен. Спрашиваю узбека, в чем дело? Говорит, что поставил его охранять боеприпасы какой-то лейтенант и вот оставил на ящиках свой плащ. На ящиках, действительно, лежит серый, с клетчатой подкладкой плащ с лейтенантскими петлицами. Ругаю узбека на его родном языке, поджигаю шнур и вместе с непрошенным часовым бегу что есть мочи назад. Падаем в придорожный кювет передохнуть. Тихо. Бежим дальше. Тихо. По дороге догоняет нас танкетка и подсаживает. Сидящие на броне солдаты говорят, что они последние наши посты, что сзади немцы, но немцы есть и кругом, здесь в кустах — выброшенный еще ночью десант. В деревне слезаю с танкетки и с тоской смотрю на спокойно лежащую груду боеприпасов. С боковой дороги в деревню въезжают две 45-миллиметровые пушки. Останавливаю их и прошу лейтенанта расстрелять груду ящиков, объяснив что и как. Говорит нет взрывателей. Так это или боится ответственности — уж и не знаю.

Еще некоторое время борюсь с желанием вернуться к складу, но благоразумие берет верх: там могут быть только немцы. Да к тому же за склад должно отвечать его начальство, а не я, посланный только грузить.

С тяжелым сердцем покидаю деревню. Страшно обидно, эх, не сумел! Иду и думаю, почему так получилось? Кто помешал взрыву во второй раз? Могу лишь предположить, что где-то в кустах поблизости от склада были немцы или немец из десанта, переодетый в нашу форму. Они или он наблюдали, как мы стаскивали ящики, как я готовил взрыв. Он же мог перерубить шнур и поставил «охранять» склад отбившегося от части узбека. Он же перерезал шнур и во второй раз, а стрелять в меня не имело смысла, так как это обнаружило бы его.

До города идти километров пятнадцать, и на дороге много наших войск, беспорядочно двигающихся на Псков. С боковых дорог вливаются еще и еще нестройные толпы солдат. С группой наших бойцов спешим догнать своих. Нас обгоняют два тяжелых танка «КВ». Зрелище внушительное, но... обгоняют, а не идут навстречу. Молоко и сметана плещутся на истоптанную землю. Далеко впереди черные дымы. Там город. Наконец входим в предместье Пскова. Идем вдоль трех- и четырехэтажных пустых казарм, служб, конюшен военного городка. Но вот и сам город. Проходим по мосту Великую. Мост охраняется. На первый взгляд в городе спокойно, но видно, что неладно. На улицах попадаются гражданские, и все что-то несут. Вот какой-то старшина тащит охапку всякой галантереи, переговариваясь с такой же нагруженной девицей. В это время начался обстрел города, и нестройные толпы военных рысцой побежали по главной улице.

День спокойный, солнечный. Издали слышна артиллерия, и на улицах рвутся, правда, редкие снаряды. Страшно было пробегать мимо горящей школы, которую никто не тушил и даже никто не глазел на пожар. В настежь открытые окна второго этажа видны спокойные и страшные языки пламени, шевелящиеся и стелящиеся по потолку, отчетливо слышен треск горящего дерева. На окраине города около железнодорожных путей жители тащат на спинах мешки с мукой и крупой.