Елена Булгакова - Дневник Елены Булгаковой

…репетиция по «Мольеру» с Немировичем. — В январе 1936 г. репетиции «Мольера» взял на себя Немирович-Данченко. Существенно менять постановку было поздно: бесконечно репетировавшийся, «замятый» спектакль нужно было срочно выпустить. «Мне спектакль был показан, так сказать, накануне сдачи публике. Официально я мог его не допустить. Но перед работавшими в нем в течение нескольких лет актерами и режиссурой я не имел на это ни малейшего права. Мне оставалось помочь исполнителям довести спектакль до конца». (Карандашная запись Немировича-Данченко; возможно, набросок его беседы с актерами. — Архив Музея МХАТа.)

«Тихий Дон» — опера И. И. Дзержинского.

Мутных В. И. — в 1936–1937 гг. директор Большого театра.

…да этого мерзавца Литовского. — О. С. Литовский (1892–1971) — театральный критик, драматург. В 1932–1937 гг. — председатель Главреперткома. Один из самых яростных критиков Булгакова, автор разгромных рецензий на «Дни Турбиных», «Зойкину квартиру», «Багровый остров». Возможно (по крайней мере так считала Е. С.), один из инициаторов запрещения «Мольера».

В своем беспощадном неприятии Булгакова был тверд. В 1958 г. в книге «Так и было» писал: «Произведения Булгакова, начиная от его откровенно контрреволюционной прозы — «Дьяволиада», «Роковые яйца» — и кончая «Мольером», занимают место не в художественной, а в политической истории нашей страны, как наиболее яркое и выразительное проявление внутренней эмиграции, хорошо известной под нарицательным именем «булгаковщины»» (с. 205). А в 1963-м выпустил сборник статей «Глазами современника», в который включил, стилистически почистив, свои старые рецензии на «Дни Турбиных» во МХАТе и «Зойкину квартиру» в Театре им. Вахтангова.

Коля Лямин, После него М. А. говорил, что хочет написать или пьесу или роман «Пречистенка»… — В 1-й ред.: «Вчера был Коля и безумно раздражил меня и Мишу своими пошлыми разговорами. Миша дал убийственную характеристику того круга, в котором Коля вращается. Коля притих и был подавлен». Упоминания Пречистенки, а также романа или пьесы под этим названием в 1-й ред. нет.

Керженцев П. М. — в 1936–1938 гг. председатель Комитета по делам искусств при СНК СССР;

Боярский Я. О. — заместитель председателя; с 1937 г. — директор МХАТа.

…единственная тема, которая его сейчас интересует… — В 1-й ред. точнее: «которая его интересует для пьесы».

Очевидно, Берсенев сделал какую-то крупную ошибку. — Уже идет разгром культуры: убийственная статья против Шостаковича, закрытие МХАТа 2-го. Несколько дней до удара по Булгакову. Месяц до ареста Лямина. Но Е. С. еще воспринимает каждое явление отдельно, не связывая с другими.

«Трус» — пьеса А. Крона.

Редкий случай с писателями. — В 1-й ред. далее: «Из драматургов никто и никогда не хвалил Мишиных произведений».

…объявлен конкурс на учебник по истории СССР. — В 1-й ред. далее: «Миша сказал, что будет писать. Я поражаюсь ему. По-моему, это невыполнимо». Но, судя по ее же запись на следующий день, Булгаков считал этот замысел выполнимым.

Его всегда интересовала история. Об этом говорят сюжеты его произведений о Мольере и Пушкине. Сюжеты его оперных либретто «Минин и Пожарский», «Петр Великий», «Черное море». Работая над «Бегом», расстилал перед собою подлинные карты боев в Крыму и Таврии. Даже над «Белой гвардией», таким личным, так мало удаленным во времени от событий романом, работал как историк: безусловно изучая документы эпохи. Его герой — Мастер — историк. (Впрочем, и другой его герой называет себя историком: «Я — историк… Сегодня вечером на Патриарших будет интересная история!»)

Но была и другая и, пожалуй, не менее важная причина так остро вспыхнувшего интереса писателя к задаче: речь шла об учебнике для младших школьников, для учеников 4 класса. Конкретнее: Булгакову представлялась возможность написать учебник для Сережи Шиловского, которому в эту пору шел 10-й год и которому предстояло бы по этому учебнику учиться.

Известно, что Булгаков очень любил своего пасынка, охотно занимался с ним музыкой, чтением, учил игре в шахматы. В одной из черновых тетрадей «Мастера и Маргариты» — на чистом листе, во всю страницу — веселый детский рисунок: очень желтый дом под красной крышей, кудрявые пароходные дымы из труб и желтая дорожка к дому… Если бы это была недозволенная шалость ребенка, Булгакову ничего не стоило бы вырвать испорченный лист, как беспощадно вырывал он из своих тетрадей свои собственные испорченные листы. Но рисунок остался, рисунок нравился. В другой тетради видно, как, оставшись вдвоем (может быть, в один из тех дней, когда Е. С. отсутствовала, а воспитательница была выходная), они оба расписываются: вверху страницы, прямо над первой строкой — правее, уверенное: М. Булгаков, левее (детский почерк, перо с нажимом): С. Шиловский. А далее, тут же, — продолжение великого романа, описание бала у сатаны.

В объявлении о конкурсе (оно подписано Сталиным и Молотовым) Булгаков подчеркнул слово «премия» и сумму первой премии — «100 000 рублей». Внимательно изучил и подчеркнул ряд требований к учебнику, в том числе: «ярким, интересным, художественным». Проделал большую работу. (О сохранившихся четырех тетрадях «Курса» см.: Лурье Я. С, Панеях В. М. Работа М. А. Булгакова над курсом истории СССР//Рус. лит. 1988. № 3; там же опубликована глава «Емельян Иванович Пугачев».)

Е. С. по-разному объясняла, почему Булгаков все-таки оставил этот труд: объясняла его нездоровьем, занятостью, но выдвигала и третью, самую простую и, по-видимому, самую верную причину: результаты таких конкурсов, как известно, определялись заранее и судьба учебника была решена прежде, чем Булгаков мог закончить свою работу.

…без подписи. — По тону статья перекликалась с вышедшей в феврале статьей О. Литовского. Пьеса, писал Литовский, «представляет собой типическую мещанскую мелодраму, в которой Мольер, в конце концов, играет вполне второстепенную роль». «В пьесе Булгакова, — говорилось в «Правде», — исторического Мольера нет и в помине. Показан, к удовольствию обывателя, заурядный актерик, запутавшийся в своих семейных делах».

Но дело было не в тоне. Е. С. не случайно отметила: «без подписи». Статьи без подписи, так называемые «редакционные» статьи, считались официальными. Приговор был сформулирован в названии: «Внешний блеск и фальшивое содержание». Приговоры «редакционных» статей обжалованию не подлежали. Их полагалось встречать аплодисментами. И мхатовская газета «Горьковец» не замедлила отозваться: