Михаил Громов - Чехов

И тем не менее не приходится сомневаться, что имя Лейкина было бы совершенно — и вполне справедливо — забыто, если бы не та роль, какую ему посчастливилось сыграть в судьбе Антона Чехова.

Лейкин, по-видимому, раньше других распознал талант Чехова (говоря точнее, лишь одну, но зато редкую и блистательную его грань — юмор) и в меру своего разумения оценил его не только с коммерческой стороны. Чехову в «Осколках» платили довольно много, по 8 копеек за строку; Лейкину казалось, что это даже слишком, и он упрекал своего сотрудника за расточительность: «Пишете: денег нет. Господи! Куда Вы деваете деньги! Кажется, я даже проживаю меньше Вас».

Лейкин писал это вполне серьезно, без всякой претензии на юмор, но это тем не менее едва ли не лучшая лз его юморесок.

Имя Антоши Чехонте на страницах «Осколков» — это не только подписка, тираж; больше того — это неповторимость, и Лейкин, стремившийся, чтобы его журнал не походил бы «ни по составу сотрудников, ни по другому чему-либо на прочие юмористические журналы… и хоть по некоторым сотрудникам стоял вне конкуренции», прекрасно это понимал.

Он понукал и, как умел, воспитывал Чехова: «Писать нужно больше, одно скажу. Надо выгнать из себя ленивого человека и нахлыстать себя. Ведь нахлыстываю же себя я. Вы говорите, надо читать, заниматься наукой. Ничего не значит: я и читаю, и занимаюсь наукой, слежу даже за успехами медицины по медицинским журналам, не бросаю следить за моей любимой археологией, и все-таки, нахлыстав себя, пишу ежедневно» (17/18 октября 1885 г.).

Если обычные в работах о Чехове слова о «школе Лейкина» имеют определенный смысл, то заключается он, конечно же, в том, что издатель «Осколков» сумел приучить и приохотил своего молодого сотрудника к неустанному труду писательства и заставил его, как сказано в этом письме, выгнать из себя ленивого человека навсегда. Этот деловитый и практичный литератор, ставивший работоспособность и усидчивость выше любого таланта, и в Чехове ценил не только — и даже не столько — талант, сколько ту характерно-профессиональную черту, которую он называл плодовитостью: «…зная, что у меня есть такой плодовитый сотрудник, как Антон Чехов, я не особенно любезен был с другими… беллетристами и рассказчиками, браковал их статьи, отваживал их…» (1 марта 1884 г.). Он не любил и не понимал «серьезное» творчество Чехова и так и ушел из жизни с сознанием, что Чехов, расставшись с юмористикой, загубил себя. Их многолетняя переписка ни разу не осложнилась недоразумениями, хотя Лейкин — он был много старше Чехова и в литературных делах гораздо опытнее — время от времени ворчал и целыми страницами выговаривал за какую-нибудь провинность, за письмо, отправленное без даты, за расточительность, особенно же — за появление в конкурирующих журналах: «Своим появлением… в «Будильнике» и «Развлечении» Вы… сделали то, что в 1885 году я потерял против 1884 года около четырехсот подписчиков…» (20/21 ноября 1885 г.).

Лейкин как никто другой понимал духовные запросы и вкус своего читателя и умел угодить и потрафить ему так, как Чехову при всем желании, конечно, не удалось бы. Представление об этом читателе — и вообще о потребителях малой прессы — дает своеобразная юмореска в одном из поздних чеховских писем, написанных в ту пору, когда путешествие на Сахалин, «Палата № 6», «Черный монах», «Скрипка Ротшильда», «Чайка» были уже позади: «Моя мать, заказывая мяснику мясо, сказала, что нужно мясо получше, так как у нас гостит Лейкин из Петербурга. «Это какой Лейкин? — изумился мясник. — Тот, что книги пишет?» — и прислал превосходного мяса. Стало быть, мясник не знает, что я тоже пишу книги, так как для меня он всегда присылает одни жилы» (16 марта 1895 г.).

Писать в «Осколках» нужно было срочно и коротко. Можно было заимствовать: «…украдите где-нибудь. На ловкое литературное воровство я смотрю сквозь пальцы», — наставлял Лейкин Чехова 27 мая 1886 года.

И в другом месте: «Все мы люди и все человеки, во грехах рождены, стало быть, и воруем из иностранных журналов» (10 августа 1883 г.).

Иногда Лейкин невольно и простодушно выдавал себя. Писал Чехову: «Вот, например, что у Вас много отнимает времени: зачем Вы перебеливаете Ваши рассказы? Кто это нынче делает? Пишите прямо набело. Написал, прочел и посылаю, исправив кое-что…»

Да, в самом деле странно. Зачем Чехов думал над каждой строкою своих рассказов, иногда годами вынашивая их? Зачем Лев Толстой несколько раз переписал «Войну и мир», когда можно было поступить гораздо проще: не тратить времени, писать прямо набело и посылать, кое-что исправив? Поневоле вспоминаешь, думая о поучениях Лейкина: «Уж больно не хитер…»

Чехов расходился с ним во всем, расхождения наметились почти сразу же, в 1883 году, и причины здесь были гораздо более сложными и глубокими, чем, скажем, скуповатость Лейкина (он в самом деле был прижимист и, как сказано в одном из чеховских писем, «хватал своих сотрудников за ноги») или его редакторская придирчивость, которую Чехов чаще всего просто не принимал в расчет. Лейкин — прирожденный фельетонист, законодатель безобидного юмора малой прессы, писатель простодушный, скучноватый и, в сущности, бесталанный, не понимал Чехова — прирожденного писателя, наделенного редким по силе, благородству и красоте дарованием, пе нужным и даже, не вполне уместным в малой прессе, где такой дар был, конечно, настоящим излишеством. «Унтер Пришибеев», например, показался Лейкину безобидным и не очень смешным фельетоном о кляузнике, и, когда рассказ был запрещен, он недоумевал: «Что узрела в нем такого опасного цензура, просто руками развожу. Не понял ли он (цензурный комитет) выставляемого Вами унтера как деревенского шпиона, назначенного на эту должность? Но ведь это совсем не похоже. Тут просто, по-моему, кляузник con amore…», то есть по душевной склонности.

Многоопытный литератор, Лейкин неизменно ошибался в своих оценках, когда ему приходилось читать не сценки, не юморески, а серьезную прозу Чехова. «Степь», например, не смог дочитать до конца: «Повесить мало тех людей, которые советовали Вам писать длинные вещи. Впрочем, страниц двадцать пять до конца я еще не дочитал. Мое мнение такое: в мелких вещах, где Вы являетесь юмористом, Вы больший мастер».

Так без всякого страха и сомнений и написано: «страниц двадцать пять до конца (то есть больше четверти текста!) я еще не дочитал…»

Собственно, рассказы такого сравнительно большого объема, как «Унтер Пришибеев», Лейкину были не столь уж и нужны: «ведь одними рассказами нельзя наполнить номер». Журнал испытывал постоянную нужду в «мелочишках»; нужны были смешные подписи к рисункам, анекдоты в 10–15 строк, темы для карикатур и т. д. О них Лейкин в 1884–1886 годах напоминал Чехову чуть ли не в каждом письме, но как раз эта работа, не требовавшая, казалось бы, особого труда, была для Чехова непосильна и неприятна. «Вы сами знаете, что легче найти 10 тем для рассказов, чем одну порядочную подпись, — писал он Лейкину 4 ноября 1884 года. — И неужели Вы думаете, что я не прислал бы их Вам, если бы они у меня были? Точно я их продаю в другой журнал!.. Сделал даже по Москве клич, что плачу по полтиннику за каждую сносную тему».