Марк Ферро - Николай II

Это была единственная область, в которой централизованное правительство царской России несколько опережало даже республиканскую Францию. Русская бюрократия не сталкивалась, как во Франции, лицом к лицу с представителями страны, которые ее критиковали. Перед ней были только поэты.

В 1902 году, полагая, что приближается его конец, Лев Толстой направил из Гаспры, в Крыму, послание царю — как бы бросил в море бутылку, — поскольку сомневался, что Николай II когда-либо прочтет или примет во внимание его послание.

«Мне не хотелось умереть, — писал Толстой, — не сказав вам того, что я думаю о вашей теперешней деятельности и о том, какою она могла бы быть, какое большое благо она могла бы принести миллионам людей и вам и какое большое зло она может принести людям и вам, если будет продолжаться в том же направлении, в котором идет теперь.

Треть России находится в положении усиленной охраны, то есть вне закона. Армия полицейских — явных и тайных — все увеличивается. Тюрьмы, места ссылки и каторги переполнены, сверх сотен тысяч уголовных, политическими, к которым причисляют теперь и рабочих. Цензура дошла до нелепостей запрещений, до которых она не доходила в худшее время 40-вых годов. Религиозные гонения никогда не были столь часты и жестоки, как теперь, и становятся все жесточе и жесточе и чаще. Везде в городах и фабричных центрах сосредоточены войска и высылаются с боевыми патронами против народа. Во многих местах уже были братоубийственные кровопролития и везде готовятся и неизбежно будут новые и еще более жестокие.

И как результат всей этой напряженной и жестокой деятельности правительства, земледельческий народ — те 100 миллионов, на которых зиждется могущество России, — несмотря на непомерно возрастающий государственный бюджет или, скорее, вследствие этого возрастания, нищает с каждым годом, так что голод стал нормальным явлением. И таким же явлением стало всеобщее недовольство правительством всех сословий и враждебное отношение к нему.

И причина всего этого, до очевидности ясная, одна: та, что помощники ваши уверяют вас, что, останавливая всякое движение жизни в народе, они этим обеспечивают благоденствие этого народа и ваше спокойствие и безопасность. Но ведь скорее можно остановить течение реки, чем установленное богом всегдашнее движение вперед человечества».

Но только ли о предупреждениях этого отлученного от церкви человека знал царь? Ему по крайней мере было известно, что те прекрасные певцы и актеры, которые заставляли биться его сердце, тоже относились к нему неодобрительно.

Однажды вечером — это было в начале века — в опере хористы решили подать петицию на имя царя. Было решено, что после одной из первых сцен в «Борисе Годунове», когда поднимется занавес, весь хор встанет на колени и обратится к императорской ложе с протянутыми руками, пока будет зачитываться петиция.

Когда поднялся занавес и последовала задуманная сцена, Шаляпин, которого не посвятили в эти планы, еще был на сцене… Итак, царь Борис, огромный, величавый, само олицетворение императорской власти, в роскошных, расшитых золотом одеждах, в шапке Мономаха, оказался перед просителями. В этот патетический момент Борис как бы противостоял Николаю II… Инстинктивно Шаляпин согнул колени и присоединился к просителям, вызвав взрыв негодования у части публики в зале, той революционно настроенной молодежи, которая хотела, чтобы он остался стоять, словно бросая вызов Николаю II.

Но кому же предназначался свист, который раздался в партере?

Во Франции, писал Рошфор [8] Анри Рошфор (1831–1913 гг.) — французский журналист, политик, писатель. — Прим, пер. за несколько лет до этого, тридцать пять миллионов граждан и примерно столько же поводов для недовольства. В России их было более ста миллионов.

Что знал об этом царь? Он сознавал, что существовало смутное раздражение. Через шесть месяцев после катастрофы, происшедшей во время коронации, прошли манифестации в знак протеста против бездействия правительства, ничего не предпринявшего в отношении жертв. В университетах, где началось это движение, было арестовано около семиста студентов и исключено более двухсот. Это чисто политическое движение не имело по-настоящему определенной цели. И поэтому оно носило еще более обличительный характер.

Затем вспыхнуло возмущение среди поляков и финнов. В начале своего царствования, к которому применима формула «один господин, одна вера, один закон», Николай II заявил во время поездки в Варшаву, что он «готов поладить с поляками», если они останутся ему верны. А затем в Вильно открыл памятник, воздвигнутый в честь подавления восстания 1863 года.

В Финляндии генерал-губернатор Ф. Сейн ввел положение, по которому военная служба продлевалась до пяти лет, тогда как по предварительному договору с финским парламентом — сеймом, подписанному во время объединения двух стран, были точно определены обязательства Финляндии. Даже финский сенат, состоявший в основном из членов, назначенных царем, отказался опубликовать это распоряжение: «Это неуважение к данному слову, неуважение наших конституционных законов». По этому поводу была составлена петиция, которую подписали 500 тысяч человек — невероятное число для Финляндии, где насчитывалось три миллиона жителей; в петиции упоминался царь Александр III, который умел держать слово. Николай II рассудил, что податели петиции хотят отдалить его от народа. Он подписал второй указ, по которому в финской администрации вводился русский язык, установив срок исполнения на период в пять лет, то есть к 1905 году.

Эта политика русификации, воспринятая крайне неодобрительно, вызвала сопротивление даже у армян, наиболее преданных из «инородцев». И не случайно большинство национальных организаций было создано в течение пяти лет, последовавших за вступлением Николая II на престол. От сына Александра III ожидать было нечего.

Между возмущением финнов и возникшими вслед за ним студенческими беспорядками существует прямая связь: студенты считали, что их тоже лишили элементарных прав, которые любое цивилизованное государство должно признавать за своими гражданами; они требовали неприкосновенности личности — требование, которое весьма красноречиво свидетельствует о полицейском произволе, — а также публикации всех затрагивающих их мер.

Ректор Санкт-Петербургского университета ответил студентам, что «райские птицы, которым дается все, что они просят, не обитают в нашем климате». За этим последовала демонстрация, в которой приняли участие 2500 студентов, и в их поддержку 25 тысяч человек объявили забастовку. Почти все студенты были исключены из университета, университет закрыли и после его открытия приняли только 2181 студента из 2425. Министр внутренних дел хотел покарать исключенных, отправив их в армию, но генерал Куропаткин отказался их взять… Николай II, со своей стороны, осудил студентов, заявив, что они должны учиться, а не выдвигать требования, ибо их требования не только бесполезны, но и вредны. Министр народного просвещения Н. П. Боголепов пал жертвой покушения, и студенты восторженно приветствовали его убийцу эсера П. Карповича. Преемник Боголепова генерал П. С. Банковский высказал мнение, что террор возобновился без всякой связи со смыслом требований, однако он полагал, что условия для взрыва существовали из-за изолированности студентов, не находивших взаимопонимания со своими преподавателями.