Марк Ферро - Николай II

Конечно, капиталисты — и Витте — считали, что игра идет с огнем. Происходило развитие рабочего сознания, и особого значения не имело, направлялось ли оно против социализма или нет. Пока что капиталисты считали, что только они одни испытывают на себе тяжесть требований, которые, будучи экономическими, целиком ложились на их плечи. Итак, Витте полагал, что великий князь Сергей Александрович и министр внутренних дел Плеве добиваются его падения, подрывая доверие к нему капиталистов. Он прекрасно понимал, что Николай II предпочитает ему Плеве и Трепова, непреклонно придерживающихся существующей политической жизни, тогда как он был склонен пойти на конституционный компромисс, благоприятный для буржуазии и враждебно воспринимаемый царем.

Другим обратным результатом зубатовщины стало то, что она снабдила рабочий класс организационной моделью, которой воспользуются в дальнейшем революционные лидеры и которая переживет своего «инициатора», создав совет — беспартийный совет, — отличавшийся от профсоюзов тем, что его требования не ограничивались профессиональными интересами, а распространялись также на культуру или социальную область. Во время крупных забастовок 1903 года, возникших частично в результате деятельности этих организаций, порожденных вследствие проникновения власти в рабочий класс, в некоторых городах России, где они прошли наиболее успешно, дело обернулось плохо… Генерал-губернатор Уфы открыл огонь по демонстрантам в Златоусте, а в Киеве, Николаеве и других городах произошли жестокие столкновения, и, наконец, в Одессе забастовки протекали столь активно, что полиция перестала их прикрывать. По просьбе демонстрантов, выступивших от имени «учредительного собрания», полиция открыла огонь, и Зубатову пришлось уйти в отставку.

Рабочий класс не был более политически аморфной массой, как назвала его «Искра» — орган социал-демократов. На сцену выходил класс, сформированный отчасти теми школами и обученный тем методам, которые — наряду с социал-демократией — создавала полиция.

Конфликт, возникший несколько месяцев спустя на заводах Путилова в Петербурге, происходил по сценарию событий в Одессе, но со значительно большим размахом и к тому же на фоне поражений, понесенных в Маньчжурии. 7 января 1905 года духовный наследник Зубатова священник Гапон организовал забастовку, в которой участвовали 100 тысяч трудящихся; на следующий день число участников достигло уже 200 тысяч. Никогда ранее не приходилось наблюдать столь поразительное и вместе с тем загадочное событие.

В духе «великой идеи» Гапон составил петицию к царю, в которой рабочие обращались к нему за защитой и просили провести ожидаемые от него справедливые реформы. В этом обращении смешались требования, горячность чувств и вера. В нем также прочно перемешивались такие понятия, как служение народу, православие, Святая Русь, любовь к царю и восстание-революция, которая спасла бы общество от социализма.

За три дня под петицией-прошением собрали более 150 тысяч подписей. В ней приводились вперемешку либеральные, народнические и марксистские аргументы. Однако в целом тон прошения был выдержан в духе Святой Руси. 100 миллионов мужиков говорили ее голосом…

«Государь!

Мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены, дети и беспомощные старцы-родители, пришли к тебе, Государь, искать правды и защиты.

Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать.

Мы и терпеливы, но нас толкают все дальше и дальше в омут нищеты, бесправия и невежества; нас душат деспотизм и произвол, мы задыхаемся. Нет больше сил, Государь! Настал предел терпению. Для нас пришел тот страшный момент, когда лучше смерть, чем продолжение невыносимых мук.

И вот мы бросили работу и заявили нашим хозяевам, что не начнем работать, пока они не исполнят наших требований. Мы немного просили — мы желали только того, без чего не жизнь, а каторга, вечная мука.

Первая наша просьба была, чтобы наши хозяева вместе с нами обсудили наши нужды. Но и в этом нам отказали. Нам отказали в праве говорить о наших нуждах, находя, что такого права за нами не признает закон. Незаконными также оказались наши просьбы: уменьшить число рабочих часов до 8-ми в день; устанавливать цену на нашу работу вместе с нами и с нашего согласия, рассматривать наши недоразумения с низшей администрацией заводов; увеличить чернорабочим и женщинам плату за труд до одного рубля в день, отменить сверхурочные работы, лечить их внимательно и без оскорблений, устроить мастерские так, чтобы в них можно было работать, а не находить там смерть от страшных сквозняков, дождя и снега, копоти и дыма.

Все оказалось, по мнению наших хозяев и фабрично-заводской администрации, противозаконно, всякая наша просьба — преступление, а наше желание улучшить наше положение — дерзость, оскорбительная для них.

Государь, нас здесь многие тысячи, и все это люди только по виду, только по наружности, а в действительности же за нами, равно как и за всем русским народом, не признают ни одного человеческого права, даже говорить, думать, собираться, обсуждать наши нужды, принимать меры к улучшению нашего положения.

Нас поработили и поработили под покровительством твоих чиновников, с их помощью, при их содействии. Всякого из нас, кто осмелится поднять голос в защиту интересов рабочего класса и народа, бросают в тюрьму, отправляют в ссылку. Карают, как за преступление, за доброе сердце, за отзывчивую душу. Пожалеть забитого, бесправного, измученного человека — значит совершить тяжкое преступление. Весь народ, рабочие и крестьяне, отдан на произвол чиновничьего правительства, состоящего из казнокрадов и грабителей, не только совершенно не заботящихся об интересах народа, но попирающих эти интересы. Чиновничье правительство довело страну до полного разорения, навлекло на нее позорную войну, все дальше и дальше ведет Россию к гибели. Мы, рабочие и народ, не имеем никакого голоса в расходовании взимаемых с нас огромных поборов. Мы даже не знаем, куда и на что деньги, собираемые у обнищавшего народа, уходят. Народ лишен возможности выражать свои желания, требования, участвовать в установлении налогов и расходовании их. Рабочие лишены возможности организовываться в союзы для защиты своих интересов.

Государь! Разве это согласно с божьими законами, милостью которых ты царствуешь? И разве можно жить при таких законах? Не лучше ли умереть, умереть всем нам, трудящимся людям всей России? Пусть живут и наслаждаются капиталисты — эксплуататоры рабочего класса и чиновники-казнокрады, грабители русского народа.