Марк Ферро - Николай II

Футуристы хотели изменить слова, Николай II не желал иметь министров, которые хотели изъять из алфавита букву «ять».

Что касается народа, рабочих пригородов, которые жили по другую сторону Невы, то им хотелось просто научиться читать.

Не являлись ли эти расхождения во взглядах своего рода предзнаменованием краха, к которому шла Россия?

Алексей Толстой вспоминает Санкт-Петербург, который «жил бурливо-холодной, пресыщенной, полуночной жизнью. Фосфорические летние ночи, сумасшедшие и сладострастные, и бессонные ночи зимой, зеленые столы и шорох золота, музыка, крутящиеся пары за окнами, бешеные тройки, цыгане, дуэли на рассвете, в свисте ледяного ветра и пронзительном завывании флейт — парад войскам перед наводящим ужас взглядом византийских глаз императора… Из хрусталя и цемента строились банки, мюзик-холлы, скетинги, великолепные кабаки, где люди оглушались музыкой, отражением зеркал, полуобнаженными женщинами, светом, шампанским. Спешно открывались игорные клубы, дома свиданий, театры, кинематографы, лунные парки…

В городе была эпидемия самоубийств… Все было доступно — роскошь и женщины. Разврат проникал всюду, им был, как заразой, поражен дворец.

И во дворец, до императорского трона, дошел и, глумясь и издеваясь, стал шельмовать над Россией неграмотный мужик с сумасшедшими глазами и могучей мужской силой…»

О Распутине говорили, что он подчинил себе царицу и стал сильным человеком, занявшим место Столыпина, которого не смогли заменить ни Коковцов, ни старый и немощный Горемыкин.

Присутствовавший на вечере 1 сентября 1911 года в Киевской опере А. С. Панкратов [18] Автор статьи «Первое сентября 1911 года» в «Историческом вестнике» за ноябрь 1911 года. — Прим. пер. рассказывает: власти стремились проявить свою симпатию к царю; на спектакле присутствовало самое шикарное общество России — военные в парадных мундирах, польские магнаты, украинская знать. Шла драка за билеты, чтобы попасть на это исключительное представление оперы Римского-Корсакова. Партер был особенно наряден: дамы в белых платьях, белые мундиры военных. На спектакль прибыло большинство министров: Кассо, Сухомлинов, Саблер и в первых рядах — Коковцов и Столыпин. К девяти часам приехал царь с двумя дочерьми, Ольгой и Татьяной, и занял ложу, в которой также находились болгарский князь Борис Тырновский и великие князья Андрей Владимирович и Сергей Михайлович.

«…Весь партер и, главное, первые ряды его были у нас на виду, а царская ложа прямо против нас…

Я видел, как Столыпин во время первого действия раза два взглянул на Государя. Казалось, его мало интересует сцена, а тревожит или просто занимает что-то другое. Но лицо его по-прежнему оставалось внешне спокойно. Кончился акт. Все встали. Государь просидел на месте минуту и затем вышел в свое фойе. Туда же направились и великие княжны. П. А. Столыпин оставался на месте. Около него образовалась группа. Сзади его кресла, но в третьем ряду, я увидел его великорослого адъютанта-телохранителя г. Есаулова.

…Оставалось 12 минут до окончания спектакля; после этого последнего антракта должна была пройти только небольшая картина.

Я вышел в коридор, прошелся и когда опять поравнялся со своей ложей, то услыхал два один за другим последовавших сухих, но резких треска. Первая моя мысль была такова: «Что-то лопнуло. Электрический прибор какой-нибудь?» Все были страшно далеки от мысли о покушении… Но Н. Н. Балабуха, выбежавший, кажется, из буфета, сказал: «Выстрелы». Мы бросились в свою ложу. Все это было делом нескольких секунд…

Наша ложа была пуста. Прежде всего до меня донеслось восклицание дамы, сидящей за роялью в оркестре: «Государь жив!»

Общее напряжение после этих слов немного упало… Мы посмотрели вниз и замерли. П. А. Столыпин стоял бледный, без кровинки в лице, лицом уже к сцене и ленивым, вернее, больным длительным движением снимал с себя китель. Когда снял и передал кому-то из группы, его окружавшей, я увидел на его белом жилете повыше правого кармана красное пятно величиной с медный пятачок. Затем раненый повернул лицо к Государевой ложе, которая была пуста, и левой рукой сделал по направлению к ней жест…

…Сверху из лож исступленно кричали: «Убить его! Убить!» Кричали женщины…

…Запели гимн. Вместе с артистами запел весь театр.

Подъем был необычайный. Некоторые артистки стояли на сцене на коленях и протягивали руки к Государю. Театр кричал «ура». Гимн был повторен три раза. Когда Государь ушел, кто-то на верхах запел «Спаси, Господи!» Его поддержали артисты и весь театр».

В «Историческом вестнике» за октябрь 1911 года писали, что убийцей был еврей Дмитрий Григорьевич Богров, из-за этого и начались погромы. В действительности же он не был евреем. Это был революционер, перешедший на службу в полицию. Полиции было известно, что он готовит покушение на Столыпина, и сам шеф полиции снабдил его билетом в театр… Его повесили еще до того, как в Киев для проведения расследования приехал член Сената.

Тогда же рассказывали — что тоже не соответствовало истине, — что царь даже не посетил умирающего, который скончался через два или три дня после покушения. Николай рассказал о событиях этих дней матери в письме от 10 сентября 1911 года:

«Милая, дорогая мама. Наконец нахожу время написать тебе о нашем путешествии, которое было наполнено самыми разнообразными впечатлениями, и радостными, и грустными.

Начну по порядку…

В тот же вечер, 27 августа, мы поехали в Киев… 1 [сентября] вечером в театре произошло пакостное покушение на Столыпина. Ольга и Татьяна были со мною тогда, и мы только что вышли из ложи во время второго антракта, так как в театре было очень жарко. В это время мы услышали два звука, похожие на стук падающего предмета; я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу.

Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, несколько дам кричало, а прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой.

Тут только я заметил, что он побледнел и что у него на кителе и на правой руке кровь. Он тихо сел в кресло и начал расстегивать китель. Фредерикс и проф. Рейн помогали ему.

Ольга и Татьяна вошли за мною в ложу и увидели все, что произошло. Пока Столыпину помогали выйти из театра, в коридоре рядом с нашей комнатой происходил шум, там хотели покончить с убийцей; по-моему — к сожалению, полиция отбила его от публики и увела его в отдельное помещение для первого допроса. Все-таки он сильно помят и с двумя выбитыми зубами. Потом театр опять наполнился, был гимн, и я уехал с дочками в 11 часов. Ты можешь себе представить, с какими чувствами.