Марк Ферро - Николай II

Опасаясь беспорядков в центре города, власти распорядились закрыть конторы и магазины. Служащим предложили не выходить на работу, они отправились посмотреть на демонстрацию, и многие присоединились к ней. «Забастовщики вели себя серьезно и с достоинством»,-отмечает одна свидетельница. Таким образом, петербургское мещанство также присоединилось к демонстрации трудящихся, протестующей против царизма. Впервые в истории России рабочий класс вырвался из своего гетто, и другие социальные слои проявили к нему симпатию.

Настроение в городе было довольно веселое. Казалось, что это праздничный день. Трамваи остановились, разъезжали казачьи патрули, которых приветствовала толпа. Всех поражала пассивность полиции.

На второй день, 24 февраля, снова основную роль играли работницы: они поставили перед собой задачу пройти по Невскому проспекту и привлечь к себе как можно больше внимания. В 8 часов утра к работницам присоединились рабочие, и все вместе отправились с окраин города к центру. Однако на этот раз полиция оказалась на местах, пытаясь помешать демонстрантам пересечь мосты на Неве.

Тогда демонстранты пересекли Неву по льду и выстроились в ряды на другом берегу реки. Во главе колонны несли красные флаги, демонстранты распевали «Марсельезу». Огромная толпа собралась в конце Невского, на Знаменской площади. Раздавались крики: «Да здравствует Республика!» Казаки гарцевали на конях, толпа их приветствовала. Один из демонстрантов заметил, как казак по-заговорщически подмигнул ему. Затем появилась конная полиция с криками «Разойдись!» Раздались выстрелы, демонстранты стали разбегаться, однако полиция, не имевшая на то указаний, их не преследовала.

И на этот раз поражало отношение к демонстрантам казаков.

На третий день, 25 февраля, основными организаторами забастовок и демонстраций были большевики. Забастовки возобновились с необычайным размахом.

Военный министр Беляев снова отдал распоряжение помешать демонстрантам пересечь Неву, однако стрелять не разрешалось из-за неблагоприятного впечатления на союзников, но предписывалось заранее взломать на реке лед. Однако генерал Хабалов не отдал никаких указаний, и, так же как и накануне, люди с окраин смогли прорваться в центр города. Здесь, на Знаменской площади, произошел следующий случай. Когда один из ораторов произносил перед манифестантами речь, появилась конная полиция. Полицейские намеревались разогнать демонстрантов, но никто со своих мест не двинулся. Один из полицейских прицелился в оратора, толпа закричала. Из снежного облака возник казак и сразил «фараона» саблей. Толпа остолбенела от удивления.

Вечером в Совете министров происходила бурная дискуссия. Министр внутренних дел был вне себя оттого, что председатель Совета министров в его отсутствие встречался с председателем Думы Родзянко. Он кричал: «Я прикажу арестовать вашего Родзянко и распущу Думу!» Это заседание оказалось особенно примечательным по той причине, что на него прибыл генерал Хабалов с только что полученной от царя телеграммой:

«Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией. Николай».

Позже перед комиссией, созданной Временным правительством, генерал Хабалов объяснил:

«Эта телеграмма, как бы вам сказать? — быть откровенным и правдивым: она меня хватила обухом… Как прекратить завтра же? Сказано: «завтра же»… Государь повелевает прекратить во что бы то ни стало… Что я буду делать? Как мне прекратить? Когда говорили: «Хлеба дать» — дали хлеба, и кончено. Но когда на флагах надпись «Долой самодержавие», какой же тут хлеб успокоит! Но что же делать? — царь велел: стрелять надо…»

Четвертый день выпал на воскресенье. Петроградцы встали позже обычного. Выйдя из дому, они обнаружили солдат на боевых постах. Генерал Хабалов уже послал телеграмму императору: «Сегодня, 26 февраля, с утра в городе спокойно».

В полдень окраины пришли в движение и в центре население вышло на улицу. Солдаты сооружали заграждения на мостовой, вели наблюдения за тротуарами; приказы отдавались издали звуками горна. Однако люди подходили к солдатам, вели с ними мирные беседы, и солдаты отвечали им тем же. Офицеры неоднократно отдавали распоряжения прекратить переговоры с толпой. Раздраженное командование нервничало, чувствуя, что теряет авторитет.

В Думе депутат В. Маклаков предложил «план»: объявить одновременно отставку правительства, перерыв в работе Думы на три дня и сформировать «правительство доверия» во главе с популярным в стране генералом, например генералом Алексеевым. Под «правительством доверия» имелось в виду правительство, ответственное перед Думой. Однако правительство отклонило это предложение и объявило осадное положение, уверенное в том, что оно удерживает ситуацию в городе в своих руках. Оно сообщило царю, что на пятый день беспорядков не произойдет.

И в самом деле, вечером 26 февраля демонстранты были измучены и пали духом. Политические организации также не верили в успех, и все полагали, что и на этот раз революция потерпела крах.

«В ранние утренние часы 27-го, — писал Троцкий, — рабочие представляли себе решение задачи восстания неизмеримо дальше, чем оно было на деле. Вернее сказать, они видели задачу почти полностью впереди, тогда как она была уже на девять десятых позади. Революционный натиск рабочих на казармы совпал с готовым уже революционным движением солдат на улицы. В течение дня эти два мощных потока сливаются воедино, чтобы бесследно размыть и снести сперва крышу, затем стены, а позже и фундамент старого здания».

Возмущенные приказом стрелять в толпу, полученным накануне, солдаты перехватили инициативу у рабочих. Они заперли в казармы своих офицеров, кое-кого из них расстреляв, и присоединились к демонстрантам. Пристроившись к колонне рабочих, они вместе направились к Таврическому дворцу, где заседала Дума. Революция победила.

В этот день, 27 февраля, в течение нескольких часов произошел крах царизма, и, как символ этого поражения, колонна солдат со знаменем впереди направилась к Зимнему дворцу. Французский свидетель граф Шамбрен рассказывает:

«В то время, когда горел Дворец правосудия, Павловский полк выступил из казарм с оркестром во главе. Я смотрю, как мимо меня проходят плотными рядами его батальоны под командой унтер-офицеров. Я инстинктивно двинулся за ними. К моему огромному удивлению, они идут в направлении Зимнего дворца, входят в него и — приветствуемые часовыми — заполняют и захватывают дворец. Я стою несколько минут в ожидании и вижу, как медленно ползет вниз императорский флаг, спускаемый невидимой рукой. И тут же на этой заснеженной площади, где я стою в одиночестве, сердце мое сжимается: над дворцом взмывает красное полотнище».