Марк Ферро - Николай II

Проснулся я часу в 9-м утра и пришел в комендантскую комнату. Здесь уже были председатель Областного Совета Белобородов, комиссар Голощекин и Иван Андреевич Старков, вступивший на дежурство разводящим (он был выбран на эту должность недели за три до того). Во всех комнатах был полный беспорядок: все вещи разбросаны, чемоданы и сундуки вскрыты. На всех бывших в комендантской комнате столах были разложены груды золотых и серебряных вещей. Тут же лежали и драгоценности, отобранные у Царской семьи перед расстрелом, и бывшие на них золотые вещи: браслеты, кольца, часы. Драгоценности были уложены в два сундука, принесенных из каретника. Помощник коменданта находился тут же.

Вы спросили меня, не знакома ли мне фамилия Никулин, и я теперь припомнил, что такова именно фамилия этого помощника. На предъявленной мне вами фотографической группе я хорошо признаю вот этого человека за помощника коменданта Никулина… Со слов Никулина я знаю, что он ранее находился также в Чрезвычайной следственной комиссии. Вы говорите, что, по имеющимся у вас сведениям, на пулеметном посту в большой комнате нижнего этажа находился Андрей Стрекотин, и я теперь припомнил, что действительно А. Стрекотин стоял тогда у пулемета. Дверь из комнаты, где стоял пулемет на окне, в парадную переднюю была открыта, открыта была и дверь в ту комнату, где производился расстрел…

Обходя комнаты, я в одной из них под книжкой «Закон Божий» нашел шесть 10-рублевых кредитных билетов и деньги эти присвоил себе. Взял я также несколько серебряных колец и еще кое-какие безделушки.

Утром 18-го ко мне приехала жена, и я с ней уехал в Сысертский завод, получив поручение раздать деньги семьям служащих в команде. Вернулся я в Екатеринбург 21-го июля. Все вещи царские из дома уже были увезены, и караул был снят.

24-го июля я уехал из Екатеринбурга…

Вопросом о том, кто распоряжался судьбой Царской семьи и имел ли на то право, я не интересовался, а исполнял лишь приказания тех, кому служил (курсив мой. — М.Ф.).

Из советского начальства в доме часто бывали Белобородов и Голощекин».

При чтении этого весьма подробного свидетельства возникает, однако, вопрос: принимал ли Медведев активное участие в убийстве императорской семьи или был только — как он утверждает — свидетелем?

Покинув Екатеринбург вместе с красными, Медведев оставил в Сысерти свою семью. 9 ноября 1918 года была допрошена его жена Мария.

Она показала следующее:

«Последний раз я приехала к мужу в город в первых числах июля с.г. (считая по старому стилю)…

Оставшись наедине со мной, муж объяснил мне, что несколько дней тому назад Царь, Царица, Наследник, все княжны и все слуги Царской семьи, всего 12 человек, убиты. Подробности убийства в этот раз муж мне не передавал. Вечером муж отправил команду на вокзал, а на другой день мы с ним уехали домой, так как начальство уволило его в отпуск на два дня для раздачи денег семьям красногвардейцев.

Уже дома Павел Медведев рассказал мне несколько подробнее о том, как было совершено убийство Царя и его семьи. По словам Павла, ночью, часа в 2, ему велено было разбудить Государя, Государыню, всех царских детей, приближенных и слуг. Павел послал для этого Константина Степановича Добрынина. Все разбуженные встали, умылись, оделись и были сведены в нижний этаж, где их поместили в одну комнату. Здесь вычитали им бумагу, в которой было сказано: «Революция погибает, должны погибнуть и вы». После этого в них начали стрелять и всех до одного убили. Стрелял и мой муж (курсив мой. — М.Ф.). Он говорил, что из сысертских принимал участие в расстреле только один он, остальные же были не «наши», то есть не нашего завода, а русские или не русские — этого мне объяснено не было. Стрелявших было тоже 12 человек. Стреляли не из ружей, а из револьверов — так по крайней мере объяснил мне муж. Убитых увезли далеко в лес и бросили в ямы какие-то, но в какой местности, ничего этого муж мне не объяснил, а я не спросила.

Рассказывал мне муж все это совершенно спокойно. За последнее время он стал непослушный, никого не признавал и как будто даже свою семью перестал жалеть».

Это свидетельство было записано за три месяца до показаний П. Медведева. Интересно, что, вопреки показаниям мужа, свидетельница заявляет, что он стрелял, так же как и другие. Кроме того, Медведев заявляет, что не знал, что сделали с телами. В подтверждение гипотезы о том, что они были захоронены, имеется показание Прокопия Кухтенкова. 13 ноября 1918 года Кухтенков дает показания следователю Сергееву:

«Уже более 10 лет я живу в Верх-Исетском заводе. Служил я десятником каменных работ. После Октябрьского переворота… управляющим завода был назначен б. помощник управляющего инженер Дунаев, а для контроля за его действиями по управлению заводами фабрично-заводской комитет назначил особого комиссара. Выбор почему-то пал на меня, хотя я и указывал на свое недостаточное знакомство с конторской и технической стороной заводского дела. В должности комиссара я пробыл месяца полтора… В партию большевиков формально я вступил в январе 1918 года… Я записался в красную армию… Нас… отправили на фронт, но не на борьбу с немцами, а на борьбу с контрреволюционером Дутовым, в г. Троицк… Затем был эвакуирован по болезни… И освобожден от службы в красной армии.

В мае я был выбран на должность заведующего хозяйственной частью рабочего клуба… Клуб был учрежден партией большевиков (коммунистов), но его посещали и не состоявшие членами партии… Делами клуба управлял президиум в составе семи членов. Из состава президиума я могу назвать председателя Ивана Парамоновича (или Парменовича…) Сибрина и членов Ивана Федоровича Фролова и Александра Егоровича Костоусова, имен и фамилий остальных не знаю. Члены клуба имели право посещать его и в течение всей ночи: ввиду этого было установлено ночное дежурство членов президиума. Числа 18–19 июля н/ст., часа в четыре утра, в клуб пришли: председатель Верх-Исетского Исполнительного комитета Совета Р. К. и Красноарм. Дел. Сергей Павлович Малышкин, военный комиссар Петр Ермаков и видные члены партии… Когда я зашел было к ним в комнату… кто-то из собравшейся компании сказал мне: «Товарищ Кухтенков, уходи, у нас деловой разговор», и я вышел… Вернувшись с рынка, я уже никого из них в клубе не застал.

На следующую ночь, также часа в четыре, те же самые лица, за исключением Малышкина, пришли в клуб. Вид у них, как и в прошлый раз, был «воинственный». Любопытство мое было сильно затронуто, и я решил, насколько возможно, узнать, о чем они совещаются. Было уже светло, и я подошел к партийной комнате, чтобы погасить электричество… Я услышал сказанную кем-то отрывочную фразу: «…всех их было тринадцать человек…» Увидев меня, они сказали: ’Уходи», а потом один из них (кто именно, не помню) сказал: «Ну ладно, старик, прибирайся, мы в сад пойдем». Я сделал вид, что занимаюсь уборкой помещения, и унес в ванную комнату драпировки, а затем вслед за ними потихоньку пробрался в курятник. Из курятника я вышел к огороду… В огороде я подполз к земляничной грядке и стал подслушивать разговор… Прежде всего я услышал следующую, сказанную Александром Костоусовым, фразу: «Второй день приходится возиться, вчера хоронили, а сегодня перехоранивали»… Из всего слышанного я понял, что Леватных, Партин и Костоусов принимали участие в погребении тел убитого Государя и членов его семьи… Леватных, между прочим, сказал: «Когда мы пришли, то они еще были теплые, я сам щупал царицу — и она была теплая… Все были в штанах»… Про Наследника говорили, что он умер в Тобольске… Кто-то из собеседников начал перечислять убитых, до моего слуха дошли следующие имена: «Никола, Сашка, Татьяна, Наследник, Вырубова»…