Елена Первушина - Петербургские женщины XIX века

В этой главе мы уже познакомились с предприимчивой голландкой Софьей Гебгардт, ставшей одной из основательниц зоосада. Голландцы посещали реформатскую церковь, расположенную на углу Невского проспекта и Большой Конюшенной, а усопших хоронили в основном на Волковском кладбище.

Среди французов, прибывавших в Петербург в течение всего XVIII века, было много ремесленников, инженеров, врачей, офицеров, воспитателей, а с учреждением Академии художеств стали приезжать архитекторы, скульпторы и живописцы.

В конце 1810-х годов в Петербурге жили почти четыре тысячи французов, эта цифра оставалась почти неизменной на протяжении следующих ста лет и составляла от 0,5 до 0,2 % численности всех петербуржцев. Из иностранцев, населявших Петербург, французы находились на третьем месте после немцев и шведов.

Французы-католики вместе с поляками и итальянцами посещали католический собор Св. Екатерины, освященный в 1783 году (современный адрес — Невский пр., 32–34), где действовали приют для престарелых, детский интернат, «Комитет труда» в помощь ищущим работу и две гимназии — мужская и женская, последняя была учреждена в 1839 году при участии французского посланника П. де Баранта.

Э. Л. Виже-Лебрен

Гугеноты ходили во французскую реформатскую церковь Св. Павла (Большая Конюшенная ул., 25), при которой в 1838 году открылся пансион Шене для девушек мещанского происхождения.

Французское благотворительное общество, расположенное на Васильевском острове, в квартале между 13-й и 14-й линиями, финансировало французскую больницу Марии Магдалины (14-я линия, 59), в которой помимо амбулатории и родильного отделения уже в начале ХХ века имелся рентгеновский кабинет и гидротерапевтическая комната.

Выдающейся француженкой, оставившей свой след в истории Петербурга, была восемнадцатилетняя Мари Анн Колло, вылепившая голову Петра I для «Медного всадника». Петербургская Академия художеств приняла Мари Анн Колло в свои ряды.

Другой француженкой, удостоенной той же чести, стала Элизабет Луиза Виже-Лебрен — художница, дочь живописца и жена торговца картинами, написавшая за свою восьмидесятисемилетнюю жизнь 662 портрета. В том числе около 50 портретов представителей петербургского высшего света. Она прожила в русской столице несколько лет и пользовалась особым покровительством Павла I и Марии Федоровны.

Нельзя не упомянуть еще о двух француженках незнатного происхождения. Это Камилла ле Дантю и Полина Гебль.

Камилла была дочерью Мари-Сесиль ле Дантю, приехавшей в Россию со своим вторым мужем и работавшей гувернанткой в доме генерал-майора П. Н. Ивашева. Камилла жила вместе с матерью в доме Ивашевых, а потом нашла себе место и сама стала работать гувернанткой. Влюбившись в сына Ивашевых Василия, она скрывала свои чувства, так как считала, что разница в их социальном положении непреодолима. Однако когда Ивашев был арестован и сослан в Сибирь, Камилла призналась его семье и выразила желание стать его женой.

К. ле Дантю

Один из родственников Ивашева писал будущему мужу: «…Простота и любезность столько непринужденны, столько естественны, что нельзя не предугадать, нельзя не ручаться за счастье, которое тебе предназначается».

И действительно, супруги искренне полюбили друг друга. Камилла родила мужу трех детей. Но, к сожалению, брак продлился всего 8 лет. Простудившись, беременная четвертым ребенком Камилла скончалась, а ровно через год умер от горя и Василий Ивашев. Мария, Вера и Петр — дети Ивашевых, воспитанные двумя бабушками, посвятили себя общественной деятельности. Наиболее известная из них — Мария Васильевна (в замужестве Трубникова), одна из первых русских феминисток и организаторов «Общества дешевых квартир и других пособий нуждающимся жителям Санкт-Петербурга». Подробнее о ее жизни и работе будет рассказано в 15-й главе 5-й части книги.

Полина Гебль, дочь наполеоновского офицера из Лотарингии, приехала в Москву по приглашению торговой фирмы Дюманси работать продавщицей в магазине, размещавшемся на Кузнецком Мосту. В России Полина познакомилась с молодым дворянином Иваном Анненковым и родила от него дочь, но, когда он предложил ей тайно обвенчаться, она отказалась, не желая обманывать семью Анненкова. После ареста и ссылки возлюбленного Полина собралась за ним в Сибирь. В Петербурге она оказалась проездом, чтобы обратится к императору с просьбой разрешить ей следовать за Анненковым. Здесь она узнала, что Анненков находится в подавленном настроении и помышляет о самоубийстве. Не задумываясь, Полина решила увидеться с ним во что бы то ни стало: «В это время мосты были все разведены, и по Неве шел страшный лед. Иначе, как на ялике, невозможно было переехать на другую сторону. Теперь, когда я припоминаю все, что случилось в ночь с 9-го на 10 декабря, мне кажется, что все это происходило во сне. Когда я подошла к реке, то очень обрадовалась, увидав человека, привязывавшего ялик, и еще более была рада узнать в нем того самого яличника, который обыкновенно перевозил меня через Неву. В этакую пору, бесспорно, не только было опасно пускаться в путешествие, но и безрассудно. Между тем меня ничто не могло остановить, я чувствовала в себе сверхъестественные силы и необыкновенную готовность преодолеть всевозможные препятствия. Лодочник меня также узнал и спросил, отчего не видал так долго. Я старалась ему дать понять, что мне непременно нужно переехать на другую сторону. Он отвечал, что это положительно невозможно, но я не унывала, продолжала его упрашивать и наконец сунула ему в руку 25 рублей. Тогда он призадумался, а потом стал показывать мне, чтобы я спустилась по веревке, так как лестница была вся покрыта льдом. Когда он подал мне веревку, я с большим трудом могла привязать ее к кольцу, до такой степени все было обледеневшим, но, одолев это препятствие, мигом спустилась в ялик. Потом только я заметила, что руки у меня были все в крови: я оборвала о ледяную веревку не только перчатки, но и всю кожу на ладонях.

П. Гебль

Право, не понимаю, как могли мы переехать тогда, пробираясь с такой опасностью сквозь льдины. Бедный лодочник крестился все время, повторяя: „Господи, помилуй“. Наконец с большим трудом мы достигли другого берега. Но когда я подошла к крепостным воротам, то встретила опять препятствие, которое, впрочем, ожидала: часовой не хотел впустить, потому что было уже 11 часов ночи. Я прибегла опять к своему верному средству, сунула и ему денег. Ворота отворились, я быстро прошла до церкви, потом повернула направо к зданию, где были офицерские квартиры, пошла по лестнице, где было темно, хоть глаз выколи, перепугала множество голубей, которые тут свили свои гнезда, потом взошла в комнату, где на полу спали солдаты. Я в темноте пробиралась, наступая беспрестанно им на ноги. Наконец добралась до комнаты Виктора Васильевича.