Елена Первушина - Петербургские женщины XIX века

М. Спиридонова

Анна была повешена 17 февраля 1908 года в Лисьем Носе, близ Петербурга, вместе с еще двумя женщинами, Лидией Стуре и Елизаветой Лебедевой, и тремя мужчинами. История членов Летучего боевого отряда, преданных Азефом, легла в основу известного «Рассказа о семи повешенных» Леонида Андреева.

Знаменем левых эсеров стала Мария Спиридонова, убившая 16 января 1906 года на вокзале Борисоглебска советника тамбовского губернатора Г. Н. Луженовского, отличившегося в подавлении революционных выступлений во время революции 1905 года. Позже ее рассказ о совершенном убийстве в списках разошелся по всей России. Она писала: «Я вошла в вагон и на расстоянии 12–13 шагов, с площадки вагона, сделала выстрел в Луженовского, проходившего в густой цепи казаков. Так как я была очень спокойна, то я не боялась не попасть, хотя пришлось метиться через плечо казака; стреляла до тех пор, пока было возможно. После первого выстрела Луженовский присел на корточки, схватился за живот и начал метаться по направлению от меня по платформе. Я в это время сбежала с площадки вагона на платформу и быстро, раз за разом, меняя ежесекундно цель, выпустила еще три пули. Всего, по показанию Богородицкого (Богородицкий — хирург в Тамбове), нанесено 5 ран: две в живот, две в грудь и одна в руку.

Обалделая охрана в это время опомнилась; вся платформа наполнилась казаками, раздались крики: „бей“, „руби“, „стреляй“. Обнажились шашки. Когда я увидела сверкающие шашки, я решила не даваться им живой в руки. В этих целях я поднесла револьвер к виску, но на полдороге рука опустилась, и я, оглушенная ударами, лежала на платформе. „Где ваш револьвер?“ — слышу голос наскоро меня обыскивавшего казачьего офицера. И стук прикладом по телу и голове отозвался сильной болью во всем теле. Пыталась сказать им: „Ставьте меня под расстрел“. Удары продолжали сыпаться. Руками я закрывала лицо; прикладами руки снимались с него. Потом казачий офицер, высоко подняв меня за закрученную на руку косу, сильным взмахом бросил на платформу. Я лишилась чувств, руки разжались, и удары посыпались по лицу и голове. Потом за ногу потащили вниз по лестнице. Голова билась о ступеньки, за косу взнесена на извозчика.

В каком-то доме спрашивал казачий офицер, кто я и как моя фамилия. Идя на акт, решила ни одной минуты не скрывать своего имени и сущности поступка. Но тут забыла фамилию и только бредила. Били по лицу и в грудь. В полицейском управлении была раздета, обыскана, отведена в камеру холодную, с каменным полом, мокрым и грязным…

Я часто бредила и, забываясь, в бреду, мучительно боялась сказать что-либо. В показаниях этих не оказалось ничего важного, кроме одной чуши, которую я несла в бреду.

Придя в сознание, я назвала себя, сказала, что я социалистка-революционерка и что показания дам следственным властям; то, что я тамбовка, могут засвидетельствовать товарищ прокурора Каменев и другие жандармы. Это вызвало бурю негодования: выдергивали по одному волосу из головы и спрашивали, где другие революционеры. Тушили горящую папиросу о тело и говорили: „Кричи же, сволочь!“ В целях заставить кричать давили ступни „изящных“ — так они называли — ног сапогами, как в тисках, и гремели: „Кричи!“ (ругань). — „У нас целые села коровами ревут, а эта маленькая девчонка ни разу не крикнула ни на вокзале, ни здесь. Нет, ты закричишь, мы насладимся твоими мучениями, мы на ночь отдадим тебя казакам…“

„Нет, — говорил Аврамов, — сначала мы, а потом казакам…“ И грубое объятие сопровождалось приказом: „Кричи“. Я ни разу, за время битья на вокзале и потом в полиции, не крикнула. Я все бредила…

Теперь у меня очень болит голова, ослабла память, и я очень многое забыла, и мне трудно излагать логично мысли. Болит грудь, иногда идет горлом кровь, особенно когда волнуюсь. Один глаз ничего, кроме света, не видит. Теперь обращение со стороны начальства очень приличное, хотя оно было всегда прилично, то есть на меня не кричали, не сажали в темную и не били.

Но часовые вмешиваются в каждую минуту моей жизни: запрещают петь, смеяться, бегать по комнате, переставлять лампу, садиться на окно и т. д.

Был случай, я задумалась и долго смотрела в одну точку, открывается форточка в двери, и часовой кричит: „Чего уставилась; перестань смотреть!“ Настроение у меня замечательно хорошее: я бодра, спокойно жду смерти, я весела, я счастлива».

Смертную казнь для Марии заменили ссылкой в Нерчинск.

После Февральской революции 1917 года Спиридонова вернулась из ссылки. Будучи страстным оратором и публицистом, она помогла партии эсеров приобрести популярность среди самых разных слоев общества. Она работала в Петроградской организации эсеров, агитировала за прекращение войны, передачу земли крестьянам, а власти — Советам; писала статьи для газеты «Земля и воля», была редактором журнала «Наш путь», входила в состав редколлегии газеты «Знамя труда». Перед Октябрьской революцией Мария Спиридонова стала одним из лидеров партии эсеров. Джон Рид называл ее тогда «самой популярной и влиятельной женщиной в России».

Вместе со своей партией Мария Спиридонова принимала участие в октябрьских событиях 1917 года в Петрограде. После Октябрьской революции она представляла интересы своей партии во Всесоюзном центральном Исполнительном комитете.

Впоследствии из-за серьезных разногласий с политикой большевиков Мария Спиридонова была неоднократно арестована, сослана и в сентябре 1941 года расстреляна.

В 1913 году член партии социал-демократов Александра Коллонтай, побывавшая на европейском конгрессе женщин-социалисток от профсоюза текстильщиц, привезла в Россию традицию праздновать 8 марта как день борьбы женщин за свои права. Самая крупная демонстрация женщин состоялась 8 марта (23 февраля) 1917 года и положила начало Февральской революции. Питирим Сорокин записал в те дни в своем дневнике: «Если будущие историки захотят узнать, кто начал русскую революцию, то им не следует создавать запутанной теории. Революцию начали голодные женщины и дети, требовавшие хлеба. Они начали с крушения трамвайных вагонов и погрома мелких магазинчиков. И только позже, вместе с рабочими и политиками, они стали стремиться к тому, чтобы разрушить мощное здание русского самодержавия».

После Февральской революции Временное правительство и Советы рабочих и солдатских депутатов отказались поддерживать требования женщинами избирательного права. Но 40-тысячная демонстрация женщин 19 марта 1917 года в Петрограде, которая была организована Российской лигой равноправия женщин, образованной в 1907 году, заставила их изменить свое мнение. Это был уже не «бунт голодных женщин», а организованное политическое шествие. «Впереди — женщины-амазонки на лошадях для поддержания порядка и большое знамя „Российская Лига Равноправия Женщин“ и 2 оркестра музыки, — пишет одна из участниц демонстрации. — Посередине шествия, окруженный слушательницами Бестужевских курсов, двигался автомобиль, в котором была одна из крупнейших борцов за свободу России — Вера Николаевна Фигнер в сопровождении председательницы Совета Российской Лиги Равноправия Женщин Поликсены Несторовны Шишкиной-Явейн. По пути шествия от Городской Думы к Государственной Думе огромные толпы народа приветствовали манифестанток и В. Н. Фигнер, забрасывая ее цветами и выражая сочувствие женскому движению возгласами: „Да здравствует равноправие женщин“. Наблюдение за порядком шествия, охрану спокойствия в городе в это время взяли на себя некоторые женские организации, создав отряды милиционерок. Среди большого количества плакатов выделялись следующие: „Место женщин в Учредительном собрании“, „Избирательные права женщин“, „Без участия женщин избирательное право не всеобщее“, „Женщины, объединяйтесь“, „Работницы требуют избирательных прав“, „Свободная женщина в свободной России“ и много мн. друг.».