Елена Первушина - Петербургские женщины XIX века

«— Жив! Жив! Да еще мальчик! Не беспокойтесь! — услыхал Левин голос Лизаветы Петровны, шлепавшей дрожавшею рукой спину ребенка».

Таким образом, если бы маленький Митя Левин мог понимать человеческий язык, он бы в первые минуты жизни узнал, что родиться мальчиком — это везение.

Этот факт очень хорошо поняла, буквально всосала с молоком матери Надежда Дурова. Вот что она пишет об обстоятельствах своего рождения: «Мать моя страстно желала иметь сына и во все продолжение беременности своей занималась самыми обольстительными мечтами; она говорила: „У меня родится сын, прекрасный, как амур! Я дам ему имя Модест; сама буду кормить, сама воспитывать, учить, и мой сын, мой милый Модест будет утехою всей жизни моей…“ Так мечтала мать моя; но приближалось время, и муки, предшествовавшие моему рождению, удивили матушку самым неприятным образом; они не имели места в мечтах ее и произвели на нее первое невыгодное для меня впечатление. Надобно было позвать акушера, который нашел нужным пустить кровь; мать моя чрезвычайно испугалась этого, но делать нечего, должно было покориться необходимости. Кровь пустили, и вскоре после этого явилась на свет я, бедное существо, появление которого разрушило все мечты и ниспровергнуло все надежды матери.

„Подайте мне дитя мое!“ — сказала мать моя, как только оправилась несколько от боли и страха. Дитя принесли и положили ей на колени. Но, увы! Это не сын, прекрасный, как амур! Это дочь, и дочь-богатырь!! Я была необыкновенной величины, имела густые черные волосы и громко кричала. Мать толкнула меня с коленей и отвернулась к стене.

Через несколько дней маменька выздоровела и, уступая советам полковых дам, своих приятельниц, решилась сама кормить меня. Они говорили ей, что мать, которая кормит грудью свое дитя, через это самое начинает любить его. Меня принесли; мать взяла меня из рук женщины, положила к груди и давала мне сосать ее; но, видно, я чувствовала, что не любовь материнская дает мне пищу, и потому, несмотря на все усилия заставить меня взять грудь, не брала ее; маменька думала преодолеть мое упрямство терпением и продолжала держать меня у груди, но, наскуча, что я долго не беру, перестала смотреть на меня и начала говорить с бывшею у нее в гостях дамою. В это время я, как видно, управляемая судьбою, назначавшею мне солдатский мундир, схватила вдруг грудь матери и изо всей силы стиснула ее деснами. Мать моя закричала пронзительно, отдернула меня от груди и, бросив в руки женщины, упала лицом в подушки.

„Отнесите, отнесите с глаз моих негодного ребенка и никогда не показывайте“, — говорила матушка, махая рукою и закрывая себе голову подушкою».

Когда у Николая Петровича Шереметева и бывшей крепостной актрисы Прасковьи Ковалевой родился в 1803 году сын, то для охраны наследника огромного состояния было установлено особое дежурство прислуги. «При специальных дверях снаружи, — последовал графский приказ, — быть посменно и безотлучно по два человека из разночинцев. Изнутри спальни двери должны быть всегда заперты ключом, которые не иначе отворяться должны для входу, как со спросом — кто пришел, по моему ли повелению, и имеет ли билет мой; а иной никто впущен быть не должен. Назначенным к дверям разночинцам в ночное время, переменяясь, спать в той комнате, где они при дверях назначены, и наблюдать, чтобы двое отнюдь не спали, а двое отдыхали». Особое усердие надзирающих за графским сыном не было забыто Н. Шереметевым при составлении им завещания. «Дядьке» молодого графа и его «маме» было «отказано» в завещании по 40 и 30 тыс. руб., подлежавших выплате им или их наследникам по окончании воспитания юного питомца.

Однако это были исключительные обстоятельства — большинство девочек радовали родителей своим появленьем на свет не меньше, чем мальчики, и между братьями и сестрами не делали большой разницы, по крайней мере официально.

В фельетоне Ивана Панаева «Барыня» мнения родителей разделяются. Муж хочет мальчика, жена — дочку.

«— Мальчики все шалуны, — говорит Палагея Петровна, — с мальчиками и справляться трудно, на них и надежда плохая; их, как ни ласкай — они все за двери смотрят; дочь же всегда при матери.

— Это вздор, мое сердце. Бог с ними, с этими лоскутницами. Сын издержек таких не требует.

— Лоскутницы? Какое милое слово вы сочинили! Где это вы слышали этакое слово?.. У вас все на уме издержки: это на мой счет. Кажется, я не много издерживаю, не разоряю вас…

Палагея Петровна вскакивает со стула и выходит из комнаты, хлопая дверью. Она удаляется к себе и плачет. Матрена Ивановна, мать Палагеи Петровны, застает ее в слезах и поднимает ужасный шум в доме.

— Слыхано ли дело, — кричит она, — бранить беременную женщину. Экой изверг!»

Вопрос, кормить ли ребенка грудью или передать кормилице, оставлялся на откуп самой женщине. Кормить ребенка самой считалось неотъемлемым качеством прирожденной матери, но если женщина брала кормилицу, ее никто всерьез не упрекал. При необходимости детей с первых дней жизни докармливали из рожка. Надежда Дурова пишет: «Я была поручена надзору и попечению горничной девки моей матери, одних с нею лет. Днем девка эта сидела с матушкою в карете, держа меня на коленях, кормила из рожка коровьим молоком и пеленала так туго, что лицо у меня синело и глаза наливались кровью; на ночлегах я отдыхала, потому что меня отдавали крестьянке, которую приводили из селения; она распеленывала меня, клала к груди и спала со мною всю ночь; таким образом, у меня на каждом переходе была новая кормилица. Ни от переменных кормилиц, ни от мучительного пеленанья здоровье мое не расстраивалось. Я была очень крепка и бодра, но только до невероятности криклива».

Была кормилица и у первого сына Льва Николаевича и Софьи Андреевны — Сергея. Лев Николаевич настаивал на том, чтобы его молодая жена кормила грудью «из идеологических соображений», Софья была не против, но ничего не получилось: младенец неправильно захватывал сосок, никто не обратил вовремя на это внимание, и у молодой матери быстро появились трещины на сосках и развилась «грудница», то есть мастит. Софья Андреевна не смогла кормить сама из-за постоянных болей. Лев Николаевич был против того, чтобы брать из деревни кормилицу для младенца: ведь кормилица оставит своего собственного ребенка! Он предлагал выкармливать новорожденного Сергея из рожка. Но Софья знала, что часто в результате такого кормления младенцы мучаются болями в животе и умирают, а Сергей был такой слабенький. Впервые она осмелилась восстать против воли мужа и потребовала кормилицу.

Проблемы с кормлением были, очевидно, нередким делом. Анна Петровна Керн пишет: «Мать моя, восторженно обрадованная моим появлением, сильно огорчалась, когда не умели устроить так, чтобы она могла кормить; от этого сделалось разлитие молока, отнялась нога, и она хромала всю жизнь. Мать моя часто рассказывала, как ее огорчало, что сварливая и капризная Прасковья Александровна (жена брата. — Е. П. ) не всегда отпускала ко мне кормилицу своей дочери Анны, родившейся 3 месяцами ранее меня, пока мне нашли другую».