Елена Первушина - Петербургские женщины XIX века

Столовая в купеческом доме. Экспозиция музея купеческого быта в Старой Ладоге

Было двое прислуг: кухарка и нянька. У меня осталось в памяти жалованье этой прислуги. Они получали по четыре рубля в месяц, обе были крепостные и высылали своим господам оброк, помогая и родне в деревне и посылая деньги только с оказией, с земляками. Такое жалованье тогда считалось хорошим. Впрочем, ходили они всегда босиком, имея обувь только на выход. Чулки вязали себе сами из присланных из деревни в подарок от родных ниток или шерсти.

За покупкой провизии мать сама ходила или ездила в Ямской мясной рынок, находящийся недалеко от Владимирской улицы, где мы жили, и очень часто брала меня с собой как старшего. Извозчики были тогда дешевы, чтобы проехать в такой конец зимой на санях, мать платила пятачок, да и летом извозчики на дрожках-гитарах возили также за пятачок. От пятачковой платы извозчики не отворачивались, и мы, дети, ездили с отцом даже в баню в Лештуков переулок за пятачок. От Гостиного двора, места очень бойкого, до Владимирской извозчики охотно брали гривенник, а зимние — возили за пятачок.

Я хорошо помню даже фирмы лавок в Ямском рынке, в которых мы покупали провизию. Они существуют и поныне: мясная лавка Степановых и зеленная и курятная с лабазом Любимова. Остались в памяти и кое-какие сцены конца сороковых годов. В лавки я ездить любил, потому что меня там баловали. При появлении нашем в лавке старик хозяин Любимов тотчас же лез в банку с паточными леденцами и преподносил мне леденец. Эти леденцы продавались во всех мелочных лавках четыре штуки за копейку. Они были со стихами на всунутых в них билетиках, совсем не детского содержания, хотя раскупались детьми. На билетиках было напечатано:

Иногда подносился мне Любимовым пряник, изображающий конька, на голове которого был прикреплен кусочек сусального золота. Помню, что пряники того времени, изображавшие какие-либо предметы (сердце, лестницу, конька, рыбу, бабу, упершую руки в бока и т. д.), непременно были украшены маленьким кусочком сусального золота».

Также традиционно строго соблюдался порядок за столом. Г. Т. Полилов вспоминает: «Дед с семьей обедали ровно в полдень, когда он возвращался с буяна. Обед был незатейливый, но сытный, вина за столом не полагалось, пили один квас. Во время еды все должны были молчать, произнесенное кем-либо из обедающих слово сердило главу семьи, и в наказание он ударял виновника по лбу ложкою.

Прислуга молча переменяла кушанье, дед ее приучил понимать, что он указывал знаками. „Отец наш, — говорит его дочь Татьяна Егоровна, — довел тишину за столом до того, что нечаянно брякнувшая тарелка, вилка или ложка вызывали его недовольный взгляд, и виновник нечаянного шума не знал, куда ему деться от последнего. Мы знали по движению пальцев отца, чего он хочет, и немедленно исполняли его желание. Окончив обед и помолившись Богу, разрешалось говорить, но и тут негромко“. После обеда, по русскому обыкновению, дед ложился часа на полтора отдохнуть до ухода на биржу, в которую тогда собирались в три часа, она продолжалась до четырех с половиной. Явившись домой, Егор Тихонович находил уже на столе кипящий самовар, летом в саду в беседке, а зимою в столовой, но говорить во время чая не запрещалось.

В восемь часов вся семья садилась ужинать, причем опять подавался суп, щи или другое какое-нибудь горячее варево».

Экономили на еде не только бедные, но и богатые купцы. Так, у Григория Петровича Елисеева на стол подавали подпорченные фрукты, которыми уже нельзя было торговать.

Вильям Похлебкин в книге «Мое меню» приводит такие примеры более дорогих, а потому более «европеизированных» купеческих обедов:

Скоромный стол

№ 1

1. Рассольник со смоленской крупой.

2. Соус из телячьих ножек со свежими огурцами.

3. Дрозды жареные.

4. Пирожки с повидлом.

№ 2

1. Суп из макарон с сыром.

2. Каплун — жаркое.

3. Пирожки растворчатые.

4. Персиковое мороженое.

№ 3

1. Суп с горошком и почками.

2. Сосиски с картофельным пюре.

3. Жареная телятина с салатом.

4. Вафли со взбитыми сливками.

Постный рыбный стол

№ 1

1. Уха монастырская.

2. Соус из осетрины.

3. Навага жареная.

4. Шарлотка яблочная.

№ 2

1. Щи с головизной.

2. Судак заливной.

3. Снетки белозерские жареные.

4. Пирожки из пресного теста с судаковым фаршем.

№ 3

1. Борщ с жареными карасями. К нему — пирог с судаком и семгой.

2. Осетрина заливная.

3. Миндальные узелки (марципаны печеные).

Слово «купчиха» ассоциируется с пышнотелой кустодиевской дамой, сидящей за самоваром с блюдцем чая в руке. Но чай, вывозимый из Китая, стал популярен в купеческих семьях только в середине XIX века, до этого он был слишком дорог, и в качестве повседневного питья купцы предпочитали квас. Чай подавали только на праздники.

Полилов пишет: «В субботу вечером приезжали ночевать к деду с Адмиралтейской стороны старшая дочь с мужем и детьми, собиралась молодежь, играла в „петушки“ (карточная игра типа подкидного дурака, где проигравший должен был кукарекать петухом. — Е. П. ) до ужина, пораньше ложились спать, чтобы с первым ударом колокола, рано утром, идти всей гурьбою к утрени в собор князя Владимира. Дед пел на клиросе, у него был высокий, сильный тенор, подростки-сыновья тоже следовали его примеру и пели с ним вместе. После ранней обедни вся семья пила чай, кофе почему-то считался излишней роскошью, старшие ложились до обеда отдохнуть или занимались в саду, а молодежь, если это было летом, забиралась в сад, а зимою, прижавшись где-нибудь в уголку, мирно разговаривала».

Уход за младенцами был также традиционным. Вероятно, купчихи (особенно бедные) чаще кормили грудью, чем дворянки. Во всяком случае, Н. А. Лейкин пишет, что мать кормила его грудью, никак особенно не выделяя этот факт. Как и в дворянских семьях, младенцев часто кутали, держали в тепле. Лейкин пишет: «Меня холили, нежили, держали под мехом в тонком белье, батистовых чепчиках, гарусных шапочках и шерстяных башмаках… Ребенком одет я был, по словам матери, всегда, как куколка. Родившись хилым, я очень скоро стал говорить, но долго не мог приучиться ходить и даже стоять на ногах. Чтобы придать ногам моим скорее больше крепости, меня ставили в четверике и засыпали овсом или горохом. В овсе или горохе я приучался стоять. От груди я был отнят очень рано, так как у матери пропало молоко, и меня пересадили на манную кашу, протирая мне десна обручальным кольцом, дабы скорее выходили у меня зубы, и для той же цели давали кусать солодковый корень. Молочной кашей я питался лет до трех, на горе моих родителей, отказываясь от другой пищи, так что к супам и мясу меня пришлось приучать силой, хотя зубы у меня вышли в свое время, и говорить я начал рано».