Николай Мельниченко - Ещё вчера…

Все же за месяц упорного труда я кое-что усвоил, к экзаменам был допущен. Интересно, что мама требовала от меня неустанных занятий с книгами после всех уроков и обязательных работ (например – сбора щавеля). Дядя же считал, что надо отвлекаться и водил нас с Тамилой иногда в кино. Там мы впервые увидели английскую военно-шпионскую комедию "Джордж из Динки-джаза", и смеялись до болей в животе. Как ни странно, после этого учение действительно шло легче.

Экзамены я сдал. Мое блеяние было оценено в целом положительно, и я был переведен в седьмой класс. На следующий день весь класс новеньких семиклассников уже дружно трудился в лесу: каждый ученик должен был заготовить для отопления школы по одному кубометру дров. Мы вполне самостоятельно валили деревья, обрубали сучья, распиливали стволы на метровые бревна и складывали их в размерные поленницы. На таких совместных работах очень быстро идет оценка и переоценка людей. Выявляется, что человек, которого ты раньше просто не замечал, – настоящий труженик, работник, друг. Некоторые, бывшие раньше лидерами и хорошими парнями, оказываются лодырями и неумехами, и племя предает их настоящему остракизму. Так же было и в нашей бригаде (я перестал уважать это слово после сволочного, широко разрекламированного, телесериала с одноименным названием). Например, трудности в общении с "племенем" возникли у Володи Ермаковича, который любил отлынивать от работ и ныть не по делу. Я пытался его защищать, но, по-видимому, слабовато: "племя" было неумолимо. А настоящим лидером – умным, распорядительным и немногословным, стал мой сосед по дому Олег Торбенко.

Думаю, что кроме выяснения "кто есть кто" и благ в виде дров, такое мероприятие воспитывало в наших лоботрясовских головах чрезвычайно бережное отношение к школе. Разве можно разбить окно в школе, которая отапливается нарубленными лично тобой дровами? Наверное, и я бы не смог шлепать на стенах революционные лозунги "Долой школу!", если бы перед этим лично их штукатурил!

После заготовки дров для школы дядя Антон добыл одну путевку в пионерский лагерь. На откорм было решено отправить меня из-за предыдущих перегрузок в областях науки и лесоповала. В лагерь, расположенный в лесу на берегу речки толпа хмурых, голодных и утомленных жизнью подростков прибыла под вечер. Вечерний чай с микроскопической булочкой не произвел у нас впечатления, что мы уже начинаем откармливаться. Нам выдали одеяла, подушки и простыни, и провели в большой барак, где уже стояли Х-образные раскладушки, в которых вместо сетки натягивалась парусина. Эта парусина казалась мягкой и ласковой, поэтому каждый, накинув на нее простыню, накрылся одеялом и лег спать. Посреди ночи все население барака сидело на своих раскладушках, завернувшись в одеяла, и стучало зубами. Ночной холод добрался к нашим телам, не отягощенным защитным жировым слоем, снизу! К следующей ночи, по настойчивым просьбам (и воплям) трудящихся, нам выдали матрацы.

Подъем, зарядка, умывание и утреннее построение с подъемом флага, поздравлениями и обращениями руководства, нам показались пустым затягиванием времени перед завтраком. Но завтрак был великолепен и заставил забыть обо всех страданиях! Каждому на столе был приготовлен приличных размеров параллелепипед желтого настоящего омлета из яичного порошка! Кроме него на столе была увесистая краюха белого (!) хлеба и кусочек сливочного (!) масла. На подносике были также два непонятных коричневых стручка. Нетерпеливые лизнули – сладко, отважные укусили – внутри твердо. Знатоки выдохнули: "Финики!!!". Слово уважительно прошелестело среди неофитов. На нас пахнуло далекими тропическими островами, отважными и благородными искателями награбленных пиратских сокровищ… На фоне этого гастрономического великолепия поданная манная каша и ячменный кофе с молоком уже производили впечатление излишеств, но были немедленно и решительно сметены, как и все предыдущие ингредиенты этого неслыханного пиршества. По-видимому, тогда детям отдавали все, что положено…

Война все равно была рядом. В ближнем лесу начиналась полоса елок, у которых макушки были срублены все ниже и ниже. По сторонам образовавшейся просеки мы собирали разбросанные блестящие детали самолета с надписями на иностранном языке. В конце просеки была свежая могила со скромной мраморной плитой с красной звездой. За плитой вместо креста стоял покореженный самолетный винт – пропеллер, как говорили тогда. По рассказам, здесь был похоронен летчик, Герой Советского Союза. Он получил новый истребитель. Прощаясь с матерью и невестой, он показывал им фигуры высшего пилотажа. Из последнего пике почему-то он вышел слишком поздно… Возле могилы летчика все пацаны затихали и суровели не по годам. Молча укладывали собранные детали вокруг могилы и, постояв немного, так же молча уходили…

Человек очень быстро приспосабливается к хорошему, и ему начинает казаться, что этого хорошего неплохо бы еще добавить. Конечно, скупых военных норм не хватало для бурно растущих подростков. Кстати: я не мог вспомнить, были ли в лагере девочки. Это тоже, кажется, недостаток питания…

Тем не менее, наш "ограниченный контингент" значительно ожил. Построениями и мероприятиями вожатые нас не особенно донимали. У нас распространились два основных вида развлечений: бои на шпагах и ловля раков. Шпаги – прямой прут строго оговоренной длины, – росли в лесу везде. Сражения а-ля Д-Артаньян тоже происходили везде, индивидуальные и групповые, с чествованием победителей и перевязками побежденных. Второе развлечение было еще интересней и имело ярко выраженный прикладной характер. В зарослях водорослей мелкой, но широкой речушки обитало великое множество этих полезных животных(?) насекомых(?) рыб(?), – короче: раков. Ловить их было не так просто, а иногда и больно. Но быстро росли кадры специалистов: за два – три часа бригада могла наловить ведро раков. Они сдавались на кухню и затем равномерно распределялись между всеми. Ведущим ловцам их доля выдавалась разве что более крупными экземплярами.

Однако был еще один, сугубо индивидуальный, вид деятельности. Каждый из "откармливающихся" чувствовал, наверное, какой-то комплекс вины перед недоедающими родными и близкими. Очень хотелось поделиться с ними, угостить их чем-нибудь с нашего роскошного стола. Единственным пригодным для этой цели продуктом были финики. Каждый с первых дней стал припрятывать это лакомство для своих. Некоторые ребята вообще сами перестали есть финики: все отправляли в копилку. Сокровища складывались в лакированные картонные коробочки из-под американского яичного порошка. Сами коробочки хранились в не закрывающихся тумбочках. Руководство лагеря прекрасно знало о хранении в тумбочках недозволенных пищевых продуктов, но понимало заботы своих подопечных и закрывало глаза на нарушение правил. И вот однажды после завтрака, когда подошло время "закладки" фиников на временное хранение, наш барак (он официально назывался, кажется, отряд) целиком "стал на уши". Примерно у половины ребят финики исчезли совсем или частично. Опрос дежурных и показания случайных очевидцев сразу выявил одного виновника – незаметного парнишку, который даже на нашем фоне вечно голодных выделялся прожорливостью. Ревизия его тумбочки показала избыток фиников по сравнению с выданными за весь срок, хотя всем было известно, что он их сразу жадно поедал, ничего не оставляя родным. Общество загудело, как потревоженный улей. Найденные финики были конфискованы и распределены пропорционально потерям. Но это было потом. А линчевание было начато сразу, жестокое и с участием всех, даже тех, которые не пострадали непосредственно. Только приход вожатой спас этого вора от верной гибели или инвалидности: он уже лежал весь в крови… Позже в "Золотом теленке" я прочитал фразу: "…вкладывая в удары вековую ненависть собственника к грабителю…". Мне кажется, что в этом справедливом линчевании были более высокие мотивы, чем чувство собственника.