Иван Мельниченко - Пока ты молод

Года полтора назад ко мне пришел молодой человек и назвался поэтом Иваном Мельниченко.

Должен сознаться, что я такого поэта до того дня не знал. Да и надобность у него во встрече со мной возникла совсем не по делам стихосложения — он сказал, что заканчивает работу над романом о нашей современной молодежи и хотел бы, чтобы я прочел рукопись.

К тому дню, когда Иван Мельниченко явился ко мне вновь, уже неся в папке две сотни переписанных на машинке страниц, я раздобыл книжечку его стихотворений, изданную в городе Сталино.

Из книжечки явствовало, что Иван Максимович родился в 1930 году в селе с удивительным названием: Воссиятское, на Николаевщине, что родители его колхозники, что после школы он учился сначала в библиотечном институте, а затем в Литературном имени Горького в Москве, что закончил институт в 1957 году и уже не раз печатался в журналах, альманахах и газетах.

Сведений в биографической справке оказалось не так уж много. Стихотворения говорили об авторе книжечки значительно больше. Я прочел:

Стихи рассказали мне, что Иван Мельниченко воспитан комсомолом, что это человек, влюбленный в свой народ, в свою Родину, что по окончании института он живет и работает в Донбассе, пишет о Донбассе, о людях донецких заводов и шахт: недавний колхозник полюбил рабочий класс и отдал свое перо служению делу рабочего класса.

Рукопись романа «Пока ты молод» я прочел, что называется, за один присест. Роман был написан хорошим, образным языком, каким обычно одаренные поэты пишут прозу. Правда, встречались некоторые изъяны в композиции и, что тоже свойственно поэтам, берущимся за прозу, местами не хватало развернутых характеристик действующих лиц, одной фразой автор пытался высказать то, для чего лишь в стихотворении иной раз достаточно одной фразы, а в прозаическом произведении необходим обстоятельный рассказ или показ.

Но язык, композиция, мастерство изложения — дело наживное, они приходят с годами писательского груда, с опытом. Меня в рукописи молодого автора привлекли острота, убежденность и ясность авторских позиций. Я с интересом следил за тем, как герой романа, Сергей Воротынцев, студент Литературного института, в сложные 1956 и 1957 годы ищет и находит правильный жизненный путь — путь борьбы за коммунистическое завтра человечества. Это, видимо, в какой-то мере и путь самого автора романа. Можно только пожелать ему успеха на этом пути.

Со времени первого чтения рукописи прошел год. Автор еще много потрудился над романом до сдачи его в набор. Надо полагать, что он и впредь будет так же настойчиво работать над каждым словом, над каждой мыслью, выраженной словами, и что за этой первой его прозаической книгой, несомненно, последуют новые книги. В одном из стихотворений Ивана Мельниченко сказано так:

Хорошая жизненная программа для писателя. Так пусть же она и выполняется!

Всеволод Кочетов

Воздух уже оттаивал, хотя еще стояли морозы и под ногами хрустел сухой слежавшийся снег. О приближении весны Федору Воротынцеву подсказывали и ревматические боли в ногах, нарастающие с каждым днем. Однако они были еще не настолько сильны, чтобы заставить его сидеть по ночам дома, когда вокруг села лают голодные лисицы, а косые русаки забегают в его собственный сад полакомиться мягкой корой молодых яблонь.

Поздним вечером, как только уснули жена и сын, Федор засветил висевшую на стене у печки керосиновую лампу, снял с толстого подпотолочного гвоздя двустволку, поставил ее в угол. Затем, прихватив веревку, вышел во двор и приготовил для ночной засады вязанку соломы. Вернувшись в избу и подойдя к печке, он запустил руку в картонный ящик, чтобы запастись на всю ночь сухим толченым самосадом.

То ли от шороха скребущих по дну ящика его пальцев, то ли от легкой табачной пыли, заползающей в нос, проснулся семилетний Сережа. Поднял взлохмаченную русую голову, оставив на подушке пятнышко теплой слюны, и посмотрел с удивлением и обидой на отца.

— А говорил — возьму… Хорошо, что я сам проснулся.

— Мне не хотелось тебя будить, — попробовал оправдываться отец. — Ну, ежели проснулся, обувайся, да потеплее.

Когда они вышли из избы, Сережа спросил:

— А куда мы пойдем? К прошлогоднему скирду, да?

— Нет, туда мы заглянем под утро. Там наши капканы. А сейчас — в бурты. Помолчим, Сережа, может — в саду зайцы…

Но зайцев в саду не оказалось. Тогда они быстро пошли по твердому непроваливающемуся белому полю к буртам. Минут через пятнадцать пришли на место. Короткой лопатой Федор углубил небольшую ямку, обложив края ее вынутыми снежными кирпичами. Сережа долго пыхтел возле вязанки: никак не мог справиться с тугим узлом веревки. Закончив свое нехитрое строительство, Федор сам развязал узел и выстелил соломой дно и стенки ямы. Повязали головы белыми платками и стали ждать. Долго сидели молча. Сереже становилось все холоднее, слипались глаза, и в душу начали закрадываться сомнения, но он боялся их высказать вслух. «Сам же напросился, теперь терпи», — успокаивал он себя.

Его размышления прервал глубокий, близкий к стону вздох отца. Он повернулся и увидел, что отец, сжав руками левое колено, слегка покачивается. Заглядывая ему в глаза, Сережа с тревогой спросил:

— Папашка, чего ты, а? Может, тебе надо домой?

— Ничего, сынок. Так, мелочь… Пройдет… — вдруг он насторожился и схватил ружье. — Тише, лиса.

Лиса взбежала на небольшой пригорок, остановилась, задрав вверх узкую морду. Наверно, до ее тонкого нюха долетели дальние запахи деревни. Лунный свет переливался в ее гладкой холеной шерсти.

— Красивая, — прошептал Сережа на ухо отцу.

Федор, не отводя глаз от лунной красавицы, недовольно оттолкнул его. Лиса чутко вздрогнула и посмотрела в их сторону. Заметив это, Федор, долго целившийся в ее голову, выстрелил. Лиса подпрыгнула, из горла ее вырвалось что-то похожее на крик. Мгновенно исчезла стройность, упругость: она тихо скатилась с пригорка.