Николай Мельниченко - Ещё вчера…

…………………………………………………………

.

…………………………………………………………

………………………………………………………………

А что касаемо "воды" – ее очень легко отжимать при каждом чтении на мониторе компа, что и пытался много раз делать "трудолюбиМый" автор. Конечно, "граммы – добыча, годы – труды", как требовал поэт, – идеал недостижимый "для среднего ума" , как говаривал мой друг матрос-электрик Гена Степанов. Впрочем, уже сейчас можно представить этот труд сжатым до двух глав, без какой-либо воды. Глава первая:

МЕЛЬНИЧЕНКО НИКОЛАЙ ТРОФИМОВИЧ

22. 07. 1931 – дд. мм. гггг

Все поместилось в одну лишь черточку. А вот глава вторая, вспомогательная, нужная только один раз для "озвучивания" при заполнении цифр "дд. мм. гггг" в главе первой:

Инженер-механик. Полковник. Изобретатель СССР,

Заслуженный рационализатор РСФСР.

Награжден орденами Красной Звезды и Мужества.

Это – все. А теперь автор от обороны переходит в наступление, приводя многозначительный анекдот для негодующих читателей всяческих мемуаров:

Профессор(недовольно, с экспрессией): У вас не память, а сплошная пустыня!

Студент(задумчиво): – В каждой пустыне есть оазисы… Правда, не каждый верблюд найдет туда дорогу…

Мои родители – учителя, выходцы из крестьян. Тогда вся страна, от мала до велика, училась, и на учителей был большой спрос. Учителей на скорую руку готовили различные школы, техникумы, чтобы закрыть дефицит. Учеба на более высокий уровень продолжалась обычно самообразованием и сдачей курсовых сессий в пединститутах. Наверное, академических знаний учителям этого поколения всегда не хватало, зато они хорошо знали и понимали тех, кого учили, поэтому пользовались огромным авторитетом у селян (украинское "селянин" сочетает в себе обозначение не только жителя села, но и русского крестьянина).

Мой отец преподавал в школе русский и украинский языки и литературу, был умельцем на все руки, прекрасно пел и играл на скрипке, рисовал. При всех этих гуманитарных наклонностях был человеком сдержанным и даже суровым. Мать – человек увлекающийся и эмоциональный, а преподавала математику и алгебру; составление уравнений с неизвестными иксом и игреком было просто ее любовью.

Родители поженились в начале 1930 года, когда отцу было около 29 лет, а матери – 20. Я – их первенец – родился 22 июля 1931 года. На Украине в 1932-1933 годах был страшный голод и, по рассказам матери, родителям стоило больших усилий сохранить жизнь себе и мне.

Историческое отступление. Позже, в 1947 году нам пришлось пережить еще один голод на Украине, когда погибло много людей. Это как надо было хозяйничать на этой благодатной земле, чтобы "обеспечить" смертельный голод! Впрочем, какое дело Фараону до судеб людей, строящих ему Пирамиду? Недавно я прочитал убийственную цитату из У. Черчилля: "Я всегда думал, что умру от старости. Но, когда Россия, кормившая всю Европу хлебом, стала закупать зерно, я понял, что умру от смеха". Остается добавить, что это закупаемое зерно никаким образом не попадало в "зерносеющие" районы, и никому не было дела, что эти районы вовсе не были "зерноимеющими". Те крохи, которые удавалось собрать, немедленно отнимались до последнего зернышка, оседая в безвестных и бездонных "закромах Родины". Позже я был свидетелем и, пожалуй, участником этого процесса, о чем, даст Бог, еще напишу…

Родители мои родом из сел Озаринцы и Кукавка вблизи Могилева Подольского. Учительская судьба бросала их по разным селам Подолья. Где- то в году 1935 они осели в Деребчине, т. к. кроме меня появились еще Тамила, затем – Жорик, и былая мобильность, наверное, была утрачена.

На селе было много кружков ликбеза, несколько из которых вел мой отец по вечерам. Слово ликбез, неведомое теперь, означало ликвидацию безграмотности. Что бы ни говорили теперь восхвалители дореволюционной России, большинство селян вместо подписи ставили крестики и не умели читать. Отец, сам выходец из этой среды, учил взрослых натруженных людей алфавиту и искусству буквы складывать в слоги, слоги – в слова. Можно представить себе восторг человека, сложившего Слово и Смысл из хаоса ранее непонятных крючков!

Естественно, что вместе с селянами проходил курс обучения и я. Начиная лет с четырех – пяти, я уже бегло читал и получал в подарок книги. До сих пор помню восхитительный типографский запах Новой Книги. Среди них потрясли "Украинские народные сказки", фантастические рассказы об огромных металлических роботах (!) и "Повести Белкина" Пушкина (я долго выяснял: кто же написал повести – Белкин или Пушкин?). Иногда отец брал меня на свои уроки литературы в 5-7 классах. Чтобы посрамить весьма великовозрастных учеников, которые еще не очень твердо лепили из слогов слова, отец вызывал для чтения меня. Я, как молодой задорный щенок перед взрослыми собаками, упивался собственным быстрочтением, не особенно вникая в смысл. Сейчас, когда, не снимая памперсов, молодой народ начинает изучать английский язык (предполагается, что русским он уже овладел в совершенстве), эти стародавние картинки выглядят забавно. Однако в то время дети начинали первое знакомство с алфавитом с 8-ми лет в первом классе, и мои родители затратили много сил и здоровья, чтобы добиться разрешения направить меня в 1-й класс в 7 лет. Считалось, что ранние нагрузки могут подорвать здоровье детей. То, что эти дети уже давно освоили нелегкий крестьянский труд, ничего не меняло. (Возможно, в столицах и тогда все было по-другому, но я пишу о глухой украинской глубинке). Кстати, эта глубинка была не такой уже и глухой. В селе Деребчин на Винничине до войны было 5 колхозов, совхоз, сахарный завод, церковь, клуб, больница, общественные бани, большая "ярмарка" (базар), школы: средняя, семилетка и несколько начальных. Большой детсад располагался в старинном парке с вековыми деревьями, прекрасным садом и остатками барской усадьбы. Центральная дорога вдоль всего села была вымощена серым булыжником и называлась "бурковка". Для Деребчина эта бурковка была как Невский для Петербурга, и Бродвей для Нью-Йорка.