Николай Мельниченко - Ещё вчера…

До начала культурных развлечений оставалось еще уйма времени. Чтобы не утомлять себя зрелищами и запахами съедобного, и, заодно, приобщиться к истории, я отправился к памятнику Крестителю Руси на Владимирской горке. В тени деревьев возле памятника присел на удобной скамейке. Мое внимание привлек белый предмет в развилке дерева. Поднялся, подошел к нему. Завернутый в газету предмет оказался большим белым батоном, разрезанным на две ковриги, между которых желтел толстый слой сливочного масла. Не мешкая, я приступил к столь желанной трапезе. Само Провидение помогало мне. Я обнаглел и почувствовал, что все будет хорошо.

Во время антракта зрители галерки в театре Оперы выходят прямо на крышу вестибюля, чтобы покурить и полюбоваться с высоты огнями города. К симпатичному пареньку из небольшой группы я обратился с расспросами о самом длинном трамвайном маршруте в Киеве, намереваясь коротать там ночь. Ребята оказались из строительного техникума. Их общежитие было полупустым: многие уехали на практику. Уяснив смысл моих трамвайных вопросов, они взяли меня с собой, и ночь я провел более чем комфортно. (Позже я нашел этих ребят, и мы задним числом, но весьма достойно, отметили мою первую ночь в Киеве). Полоса везения все еще меня везла .

На следующий день все произошло почти по намеченному плану. Я решил пройтись еще раз возле щитов избранных факультетов, чтобы окончательно решить: кем стать (если поступлю, конечно). В ряду щитов третьим висел щит сварочного факультета. В центре экспозиции была непонятная громоздкая машина на маленьких колесиках. На двух круглых дисках над приземистым корпусом было натыкано уйма приборов и кнопок. Я остановился. Внимательно прочитал все на щите. И решительно вывел в заявлении недостающее название факультета "сварочный". Больше я никуда не ходил, и ничего не смотрел.

Алик разочарованно присвистнул: он думал, что мы будем сдавать экзамены вместе. Они с дядей из каких-то стратегических, далеко идущих соображений, нацелились на механический факультет. К счастью, я не наслаждался комфортом дядиного жилища, поэтому ни малейших угрызений совести у меня не было: я никому ничего не был должен.

Позже я задавал себе вопрос: почему вопреки всему выбрал сварочный факультет? Ведь "до тог О" я ничего не знал о сварке, и, из великого множества сварок, видел только ручную дуговую, и то издали, в виде мерцающей ослепительной точки. Неужели меня прельстил вид "чуда техники" на стенде? Позже я узнал, что эта тяжеленная химера, с не показанными на снимке двумя большими шкафами управления, набитыми хитрыми устройствами, – сварочный трактор (автомат) АДС – 1000, пригодный только для лабораторий и показухи. В промышленности "пахали" патоновские малыши всего с пятью кнопками управления – легкие, простые и надежные. Но за их простотой стояла глубокая теория, описанная десятками дифференциальных уравнений.

Ни разу в жизни я не пожалел о своем выборе. Если у меня хватит сил, – в конце своей биографии, я напишу оду профессии инженера-сварщика. Она требует широкого кругозора и глубоких знаний в очень далеких друг от друга областях. "Оптимизмом невежества" в сварке осенены тысячи и тысячи катастроф и аварий с гибелью людей. Моя профессия заставляет непрерывно учиться. Учиться и знать, чтобы принимать решения, часто – очень важные для будущего…

Дальше я начал было писать возвышенным слогом некую чушь, величавую и патетическую. Грешен: очень хотел спать. На утреннюю голову, слава Богу, вспомнил великого Кузьму: "Специалист подобен флюсу: его полнота односторонняя". По предыдущим строкам можно понять, что специалист-сварщик должен быть утыкан флюсами со всех сторон, как "рогатая" морская мина взрывателями. В теории – так оно и есть. Но: многая знания – многая печали. В жизни чаще бывает, что даже маленький флюсик специалиста, выросший при срочном составлении шпаргалок перед экзаменом, – в дальнейшем бесследно рассасывается, не доставляя его обладателю никаких неудобств и печалей…

Отдал заявление и документы в приемную комиссию института, получил вызов на экзамены на конец июля. Задачи первого посещения были выполнены, надо было возвращаться. Алик оставался в Киеве, – с его ресурсами можно было расслабляться и в столице. Я же просто походил по этой столице, коротая время до одесского поезда.

На вокзале меня ожидал сюрприз: билетов не было. Памятуя, что я в полосе везения, прорвался на перрон. Успел уговорить симпатичную проводницу взять меня "за так". Она согласилась, с тем, чтобы в Фастове я взял билет, и чтобы не напоролся на контролеров. Я из окна тамбура скромно созерцал родные просторы, когда запахло опасностью: надвигались ревизоры. Мой ищущий взор упал на дверцу с табличкой "Отопление". Удалось открыть ее, – там был котелок, опутанный трубами. На всей технике лежал сантиметровый слой грязи и пыли, Я вписался в свободное пространство, не касаясь "мебели", и задвинул за собой дверь, поглядывая в тамбур через дырочки вентиляции. Выйти в Фастове за билетом я не мог: бригадир контролеров стоял прямо у моей дверцы. Я даже отвел глаза, чтобы он не почувствовал мой взгляд. Поезд все шел, я теперь мечтал так доехать до Рахнов. Однако перед Жмеринкой меня обнаружили. "Открой, выходи!" – потребовал контролер. "Возьмешь билет и заплатишь штраф!". "Ну, тогда мы это сделаем в Одессе!" – обнаглел я, не позволяя открыть дверь. Поезд подошел к Жмеринке. "Уходи, чтоб я тебя не видел!" – завопил контролер. Вдвоем мы еле открыли неподатливую дверь, причем только потому, что контролер следовал моим советам, где нажимать. С достоинством я вышел на жмеринский перрон. Руки были в мазуте, но на моем драгоценном костюме не было ни пылинки. Я сэкономил уйму денег, и имел моральное право на сатисфакцию за часы, проведенные в позе статуи. Кажется, впервые в жизни я отведал настоящего твердого сыра и запивал его настоящим "Жигулевским" из бочки. Дальнейшая поездка до Рахнов на "пятьсот-веселом" не была экстремальной, и вскоре я уже был дома.

Приехавшим на экзамены иногородним абитуриентам институт предоставлял общежитие. Это было очень здорово, иначе Киев был бы наводнен толпами молодых бомжей. В нашей комнате четверо из разных факультетов; двоим или троим по статистике суждено вылететь. Конкурс на сварочном – один из самых низких, всего 3,5 человека на место. На некоторых других, например, инженерно-физическом и радио – более 10-ти. Но страха и уныния нет. Живем весело, травим анекдоты, варим чай кипятильником ивановской конструкции, которую мне удалось соорудить "в металле" почти без инструментов.