Николай Мельниченко - Ещё вчера…

У нас очень много практических лабораторных работ по физике, химии и другим предметам. Больше всего нам нравится практика по ручной сварке. Самодельными электродами – на проволоку нанесен мел, замешанный на жидком стекле, – мы учимся держать дугу и выполнять простенькую сварку. Это очень занимательное занятие, – видеть и чувствовать расплавленный тобой металл, слышать ни с чем не сравнимый звук сварочной дуги. Сварка такими электродами проще, чем "качественными", со специальной обмазкой: в расплавленном состоянии металл выглядит так же, как и шлак, и, вместо сварки металла, неумелый заливает все расплавленным шлаком. Никаких теорий по сварке и оборудованию мы еще не изучаем, а практические навыки – на уровне ПТУ или ниже: там ведь проходят сначала теорию. Тем не менее, я готовлюсь провести каникулы не на подаче снопов, а на родном заводе сварщиком.

Внеучебная жизнь протекает бурно. Часто посещаем концерты Бориса Романовича Гмыри. Этот знаменитый бас оставался в оккупации и выступал чуть ли не в ставке Гитлера. Конечно, все это слухи: тогда такие вещи в газетах не печатали. Тем не менее, Гмыре ходу не было. Как-то, скрепя сердце, его допустили к дням украинской культуры в Москве. Гмыре повезло: его выступление слушал Сталин. Сталин, якобы сказал: "Так это же советский Шаляпин!". Перед Гмырей немедленно открылись все двери. Я слушал его "вживую" много раз, трудно передать словами то потрясение, которое я испытывал, слушая его "Сомнение", "Песню старого капрала" или украинские народные песни. Собственно, мне впервые в жизни пришлось слышать настоящее пение Мастера. С этого времени часть моей стипендии неизменно уходила на покупку пластинок, в основном – классической музыки, арий из известных опер. Пластинки с такой музыкой, кроме всего прочего, были гораздо дешевле "эстрадных". Правда, эта эстрада – высокая классика по отношению к большинству теперешней "попсы", в которой десятки раз могут повторять примитивную фразу. В этих случаях мне всегда хочется спросить авторов и исполнителей: "Еще хоть какие-нибудь слова вам, заразам, ведомы? Так произнесите и их!"

Очень полезными были тематические абонементы в филармонии. Профком их продавал нам по смешным ценам. На очередную лекцию-концерт два-три раза в месяц мы напяливали галстуки, мыли шеи и развешивали уши. Краткая лекция на тему "Кто есть ху", прерывалась музыкальными иллюстрациями: играл симфонический оркестр, пели известные певцы. Гуманитарная информация почти не задерживается в моей голове, но все это, наверное, как-то отесывало наше провинциально-культурное невежество военного времени. Во всяком случае, – на лагерных сборах после второго курса, взвод сварщиков распевал в качестве фирменной строевой песни арию Певца за сценой из оперы Аренского "Рафаэль", о чем я надеюсь еще рассказать.

Начиная с конца апреля, главной базой подготовки к сессии часто ставал левый берег Днепра на траверзе Владимирской горки, – там мы купание, загорание и волейбол прерывали изучением некоторых наук. Иногда свободного времени бывало очень много – целый день. Тогда собиралась компания, которая на Подоле брала напрокат две – три лодки. Эскадра направлялась вниз по течению, одновременно пересекая Днепр. Почти у моста самого знаменитого сварщика – деда Патона лодки входили в Матвеевский залив. Залив, – один из рукавов Днепра, летом имел только один этот вход в основное русло реки, поэтому течения в нем не было. Мы на веслах поднимались по заливу несколько километров вверх. Места там привольные, песок и вода чистые. Проводим там целый день, затем волоком перетаскиваем лодки в основное русло и опять вниз по реке спускаемся к лодочной базе.

Размышляю сейчас о финансовой стороне наших развлечений. Абонементы, билеты в кино и на спектакли, прокат лодок и многое другое требовали таких смешных денег, что были вполне по карману студенту, получающему только стипендию. Почему сейчас все не так? Кто-то доплачивал тогда за все эти удовольствия? Или кто-то не только не доплачивает, но и сосет деньги, сейчас у надежды нации и будущих элитных работников?

Ностальгический снимок из будущего.

Это вид нашего КПИ с высоты 1,6 км в 21 веке; снимок сделан с американских спутников и любезно передан нам программой Google Earth. Сейчас КПИ называется Национальный технический университет Украины "КПИ". Он- один из самых больших в Европе и самый большой украинский университет технического профиля. КПИ сейчас имеет 20(!) факультетов: студентов и сотрудников числится около 50 тысяч.

Наш Главный корпус я еле обнаружил по большой клумбе в виде зеленого сегмента перед главным входом. Вся территория за ним до улицы Борщаговской, ставшей магистралью и до улицы Полевой, где стоят общежития КПИ, – застроена большими и высокими (судя по тени) новыми корпусами.

Широкое Брест-Литовское шоссе отделяет парк КПИ от территории Зоопарка. На ней видны справа два зеленых(?) "бублика". Кажется – это бассейны, где мы сдавали зачеты по плаванию…

Желающие смогут увидеть десятки фото этих мест, если на передаваемой по Интернету картинке кликнут мышкой на любой из множества синих квадратиков…

Сессию за второй семестр (это конец первого, самого тяжелого, курса) я без особых приключений сдал на "отлично". В кармане – повышенная на целую четверть стипендия, что вселяет приятность неописуемую. Уезжаю на летний отдых, слегка ошалевший от наук. Родные хата, мать и сестра встречают радушно: всем троим нужна моя забота и ласка. День отсыпаюсь, два дня – ремонтирую то, что успело развалиться по хозяйству, на третий день – начинаю скучать. Передают: заводу нужен сварщик. Я еще ничего не умею, но о своем неумении еще ничего не знаю. Иду в заводскую контору, – меня сразу принимают без всяких формальностей: моя трудовая книжка выдана именно заводом.

Моя смена – ночная, с 22 часов. Прихожу немного раньше, чтобы получить задание. Мое рабочее место под навесом рядом с мастерской, которую совсем недавно мы с Мишей Беспятко едва не сожгли. Ремонтировать надо раздолбанные в усмерть вагонетки для перевозки угля в котельной. Специально для меня запускается одноцилиндровый дизель с калильной свечой, который вращает сварочный генератор. Моторист наскоро инструктирует меня, как надо глушить это чудо техники и уходит: его рабочий день окончился. Темнеет; в мастерской – ни души. Завод на ремонте; основное здание, живое и шумное во время сахароварения, сейчас темное и молчаливое. Начинаю готовиться к работе и сразу же обнаруживаю свои недостатки: у меня нет третьей руки! В одной руке у меня держатель с электродом, левой я держу щиток с темным стеклом. А чем прижать деталь, которую надо приварить? Ногой – не достать, живот – отсутствует. Легко можно прижать пружинящую деталь левой рукой, но тогда глаза не смогут видеть, что я делаю: дуга слепит намертво даже при ярком солнце, не то, что ночью, когда зрачки расширены. Попросить помощи – не у кого: я кажется один на всем заводе. Не сделать – нельзя: это мой первый рабочий день, хотя вокруг уже глубокая черная ночь за пределами яркой лампы, освещающей мое рабочее место. Вблизи громко тарахтит мой допотопный дизель, требуя действий.