Игорь Родин - Батальон смерти

И действительно, эта награда была мне очень дорога. Что значили мои страдания от ран и полной неподвижности в течение четырех месяцев в сравнении с теми чувствами, которые я испытала при встрече с боевыми соратниками, столь восторженно выражавшими признательность и благодарность за мои жертвы? И теперь воспоминания об окопах, заполненных окровавленными телами, уже не вызывали во мне ужаса. Да и ничейная полоса казалась вполне привлекательным местом, где можно остаться на целый день с кровоточащей раной на ноге. Даже вой снарядов и свист пуль звучали как музыка. Эх, в конце концов жизнь не столь уж мрачна и бесполезна! Бывают благословенные минуты, когда забываешь годы мучений и невзгод.

Командир полка в приказе отметил факт моего возвращения и повышения в чине. Он дал мне в провожатые своего ординарца, чтобы показать дорогу к траншеям. Когда я вышла из блиндажа ротного командира, солдаты снова восторженно приветствовали меня. Возглавив взвод из семидесяти человек, я должна была отвечать за снабжение и оснащение своих людей, поэтому мне потребовался писарь.

Наши позиции располагались по берегу реки Стырь, которая в тех местах довольно узкая и мелкая. На противоположном берегу окопались немцы. В нескольких сотнях шагов от нас был мост через реку. Обе стороны оставили его нетронутым. Мы установили на своей стороне моста пост, а неприятель держал такой же пост на противоположной стороне. Из-за того, что речка была очень извилистая, наша передовая вытянулась зигзагами. Немцы яростно забрасывали нас минами. Однако мины летели с такой скоростью, что мы успевали укрыться прежде, чем они падали на нашу сторону. Наша рота занимала позицию в непосредственной близости от первой линии неприятеля.

Я не пробыла и месяца в окопах, как во время боя попала в плен к германцам. В течение примерно двенадцати дней они регулярно вели минометный обстрел наших позиций. Мы привыкли к нему и уже не ждали атаки. Кроме того, сезон боев уже миновал, и наступили сильные холода.

Однажды утром, примерно в шесть часов, когда мы только-только укладывались спать после ночного дежурства, нас вдруг разбудило громкое «ур-а!». Мы быстро похватали свои винтовки и заглянули в бойницы в бруствере. Батюшки святы! Там, всего лишь в сотне шагов от нас, и с фронта и с тыла германцы форсировали Стырь! Прежде чем мы успели организовать оборону, они напали на нас и взяли в плен пятьсот наших солдат. Я оказалась в той же группе.

Нас привели в германский штаб на допрос. Каждому задавали вопросы, с помощью которых неприятель пытался выведать ценные военные сведения. Тем, кто отказывался раскрывать что-либо, угрожали. Нашлось среди нас и несколько трусов, главным образом из нерусских, которые сообщили важные факты. Допрос еще продолжался, когда наша артиллерия с другой стороны открыла ураганный огонь по германским позициям. Очевидно, германский военачальник на этом участке не располагал большими резервами и стал запрашивать по проводу поддержки и подкрепления. А между тем для охраны пленных и сопровождения их в тыл требовались дополнительные силы. Поскольку неприятель ожидал немедленной контратаки русских, он решил не отсылать нас в свой тыл, пока не придет подмога.

«Так, значит, теперь я военнопленная у германцев, – размышляла я. – Как неожиданно! Однако все еще есть надежда, что наши ребята придут на помощь. Только вот каждая минута дорога. Они должны поспешить, иначе нам конец. Вот и мой черед идти на допрос. Что я им скажу? Я должна отрицать, что я солдат, и придумать какую-нибудь байку».

– Я женщина, а не солдат, – заявила я, когда до меня дошла очередь.

– Вы благородного происхождения? – спросили меня.

– Да, – ответила я, решив одновременно, что назовусь сестрой милосердия из Красного Креста и скажу, что надела мужскую форму для того, чтобы навестить своего мужа-офицера на передовой.

– А много у вас женщин, сражающихся на фронте? – последовал новый вопрос.

– Не знаю. Я же говорю вам, что я не солдат.

– Что же вы тогда делали в окопах?

– Приехала навестить мужа, который служит офицером в этом полку.

– Почему же тогда вы стреляли? Солдаты сказали, что вы стреляли в них.

– Я делала это, защищаясь. Боялась, что заберут в плен. Я служу сестрой милосердия в Красном Кресте в тыловом госпитале и приехала сюда, на передовую, чтобы повидать мужа.

Огонь русской артиллерии с каждой минутой становился все сильнее. Несколько наших разорвавшихся снарядов ранили не только солдат неприятеля – пострадали и пленники. Наступил полдень, но немцы слишком нервничали, им было не до обеда. Ожидавшееся подкрепление не появлялось, и все указывало на то, что наши войска готовятся к ожесточенной контратаке.

В два часа пополудни наши солдаты выбрались из траншей и бросились вперед на германские позиции. Командир неприятельской части решил отступить вместе с группой военнопленных на вторую линию, отказавшись от обороны. Это был критический момент. Когда пленных построили, послышалось «ура!» – наши шли в атаку. Решение было принято мгновенно.

Мы все, пятьсот человек, набросились на своих конвоиров и, разоружив многих из них, завязали жестокую рукопашную схватку. Как раз в это время наши солдаты прорвались через проволочные заграждения в немецкие окопы. Противник пришел в неописуемое замешательство, расправа была безжалостной. Я схватила пяток лежавших рядом со мной ручных гранат и швырнула в группу германцев. Человек десять, похоже, убила. В это время вся наша первая цепь пересекла реку. Передовая позиция германцев была взята, и теперь оба берега Стыри контролировали русские войска.

Вот так и закончилось мое пленение. Я пробыла в руках у германцев всего восемь часов, но полностью расквиталась с ними за это. В течение нескольких последующих дней в наших рядах наблюдалась повышенная активность. Мы укрепляли вновь занятые позиции и готовились к новой атаке на противника. Два дня спустя был получен приказ о наступлении. Но наша артиллерия опять-таки не сумела разрушить германские проволочные заграждения. Несколько продвинувшись вперед под уничтожающим огнем неприятеля, мы вынуждены были отступить, неся тяжелые потери, оставив многих товарищей ранеными и умирающими на поле боя.

Наш командир собрал группу из двадцати добровольцев по сбору раненых. Я откликнулась одной из первых. Прикрепив большие знаки Красного Креста так, чтобы их хорошо было видно, и оставив в окопах свои винтовки, мы вышли на открытую местность средь бела дня, чтобы спасти раненых. Немцы подпустили меня почти к самому заграждению из колючей проволоки. Но когда я наклонилась над раненым, у которого была перебита нога, то услыхала щелчок отводимого затвора и тут же распласталась на земле. Пять пуль просвистели над моей головой одна за другой, и большинство их угодило в раненого солдата. Я продолжала лежать без движения, и германский снайпер перестал стрелять, по-видимому решив, что меня он тоже убил. Я оставалась там дотемна и только тогда приползла назад в свою траншею.