Игорь Родин - Батальон смерти

И тут я рассказала новому приятелю о той беде, в которую попала, пожаловалась, что у меня нет денег и что мне нужно домой в Кисловодск, а я не знаю, как пройти через линию фронта. Он объяснил мне, что так называемый фронт здесь не представлял сплошной линии, а состоял лишь из многочисленных постов: по эту сторону – большевистских, а по другую – корниловских.

– Иногда, – добавил он, – обе стороны разрешают крестьянам соседних деревень проходить и проезжать через Новочеркасск, где находится штаб Корнилова. Если пойдете по этой дороге, – показал он вдаль, – то в четырех верстах отсюда попадете в деревню. И там кто-нибудь из крестьян может взяться провести вас через посты.

Я поблагодарила его за эту ценную для меня информацию, и мы расстались друзьями. До деревни я дошла без всяких происшествий. На околице увидела старика, работавшего около своей хаты. Здесь же была конюшня с лошадьми.

– Добрый день, дедушка! – приветствовала я старика.

– День добрый, сестричка, – ответил он.

– Не подвезете до города? – спросила я.

– Господи помилуй! Да как же это возможно? Большевики стоят на подступах к городу и никого не пропускают, – ответил он.

– Но ведь люди-то ходят все же иногда, верно?

– Верно, иногда бывает.

– Ну, а если я вам дам пятьдесят рублей, чтобы довезли меня до города? – предложила я.

Старик почесал в затылке, обдумывая предложение.

– А ты, часом, не политичка? – справился он осторожно.

– Нет, – заверила я его, – не политичка.

Он ушел в избу переговорить со своей бабой. Дело было выгодное, и старуха, видно, сразу же согласилась, так как старик быстро вернулся и сказал:

– Хорошо, поедем. Заходи в дом. Попьем чайку и чего-нибудь пожуем на дорожку.

Приглашение оказалось как нельзя кстати, поскольку я изрядно проголодалась за время долгого ожидания на вокзале и пути в деревню. Мы позавтракали и попили чаю из самовара. Пока хозяин запрягал лошадь, я выпросила у бабки большой передник и зимнюю шаль. Передник надела поверх своей одежды, а в шаль закуталась так, что почти полностью закрыла лицо. И теперь я уже выглядела не как сестра милосердия, а как местная крестьянская баба.

Помолившись перед дорогой Господу, я уселась в повозку. Лошадь пошла легкой рысью.

Предстояло еще проехать через линию фронта большевиков. Но кое-чего я уже добилась…

– Чего мне говорить-то, как встретим разъезды? – спросил старик, когда мы подъехали к фронтовым позициям.

– Скажи, что везешь свою бабу в город, в больницу, потому что у нее сильный жар, – ответила я. Потом попросила старика завернуть меня в огромный меховой тулуп, который лежал под ним. И так было достаточно тепло, но я подумала, что, если закутаюсь в тулуп, температура поднимется. Во всей этой одежде я напоминала скорее какой-то ворох тряпья, нежели человека. По мере приближения к боевым постам большевиков я начала стонать, словно от боли.

– Куда едешь? – услыхала я строгий голос, обращенный к моему вознице, когда лошадь остановилась.

– В больницу, в город, – ответил старик.

– А кого везешь?

– Да бабу мою. Умирает она. Везу вот к дохтуру, – объяснил крестьянин.

Тут я принялась стонать еще громче. Дышать было нечем. А сердце замирало от страха, что обман вдруг раскроется и меня разоблачат. Каждая минута казалась вечностью. Дозорный, остановивший нас, по-видимому, советовался с кем-то из своих товарищей, пропускать нас или нет. Я продолжала непрерывно стонать. Не открывая моего лица, он разрешил старику ехать дальше.

Сердце мое прыгало от радости, как только лошадь понесла нас бодрой рысью. Какое-то время я все еще сидела, затаив дыхание и не веря себе, что без особого труда переправилась через линию фронта большевиков.

Немного спустя мы подъехали к позициям фронта генерала Корнилова. Дозоры и посты здесь комплектовались из офицеров, да и силы корниловцев составляли в основном офицеры. У одного из таких постов нас остановил резкий окрик:

– Стой!

Мой возница уже начал было рассказывать свою байку, как я сбросила с себя тулуп, затем шаль и фартук и выпрыгнула из телеги с глубоким вздохом облегчения. И не могла не рассмеяться.

Старик сначала, должно быть, подумал, что я сошла с ума. Офицеры на посту также ничего не могли понять.

– Что за черт! – пробормотали двое из них себе под нос.

К величайшему изумлению крестьянина, я спокойно отсчитала пятьдесят рублей и отпустила его домой.

– Отсюда до города вполне доберусь сама, – объяснила я ему.

– Черта с два вы доберетесь! – выпалил командир этого поста. – Кто вы такая?

– Вы что, не видите? Я сестра милосердия! – ответила я запальчиво.

– И куда же вы держите путь?

– Иду повидать генерала Корнилова, – сказала я шутливо.

Офицеры пришли в ярость.

– Вы не сделаете отсюда ни шагу, – с угрозой произнес командир.

– Еще как сделаю, – заявила я многозначительным тоном.

– Арестовать ее! – приказал командир поста.

Тут я расхохоталась, заставив офицеров побелеть от злости.

– Да неужто вы не узнали меня? Я же Бочкарева, – и с этими словами я сорвала с себя головной убор сестры милосердия.

Офицеры раскрыли рты от изумления. Они столпились вокруг меня, поздравляли, пожимали руки.

Корнилова известили по телефону о моем прибытии и рассказали, какую шутку я сыграла с дозорными офицерами.

– Здравствуйте, сестричка. Как поживаете? – встретил он меня улыбаясь.

Мой рассказ о том, как я пробиралась через линию фронта большевиков, очень его позабавил. Корнилов был, как всегда, энергичен, хотя очень осунулся и немного постарел.

Я доложила ему, что приехала из Петрограда по поручению генерала X. и других офицеров с целью выяснить, каковы его планы, и уточнить обстановку. Я также сообщила, что большевики развернули подготовку к наступлению, что в Звереве я видела одиннадцать вагонов с боеприпасами и что удар, вероятно, будет нанесен через пару дней.

Корнилов ответил, что знает о грозящем наступлении. Он признался, что его положение ненадежно: нет денег, нет продовольствия, тогда как у большевиков вполне достаточно и того и другого. Солдаты дезертируют с фронта, а он изолирован от своих друзей и окружен врагами.

– Вы хотели бы остаться у меня и сражаться вместе с нами? – спросил он.

– Нет, я не могу воевать против своего народа, – ответила я. – Русский солдат мне очень дорог, хотя его сейчас сильно запутали…

– Мне тоже очень тяжело сражаться с теми солдатами, которых я так любил, – заявил он. – Но они превратились в настоящих зверей. Мы защищаем здесь свою жизнь, честь своего мундира. Теперь, когда жизнь каждого русского офицера зависит от милости толпы, можно вести речь только об организации самообороны. Сделать что-то большее для страны сейчас нельзя, поскольку большевики развязали гражданскую войну именно тогда, когда германцы начали продвигаться в глубь России. В настоящее время необходимо, чтобы все классы в стране пришли к согласию и объединились для создания единого фронта против врага нашего Отечества. Но большевики затуманили мозги людям, поэтому требуется проводить разъяснительную работу в массах. Война их не просветит. Если бы удалось организовать контрпропаганду и убедить российских крестьян, что большевики скоро приведут нашу страну к полной гибели, тогда бы они поднялись и покончили с Лениным и Троцким, выбрали бы новое правительство и изгнали германцев из России. Это – единственное решение, какое я вижу, если, конечно, союзники не помогут нам примирить наших солдат и восстановить единый фронт против Германии.