Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙI

Вечером, с семи часов, началась вечерня, после которой объяснены первое и второе прошение молитвы Господней, с применением в обязанность новых христиан заботиться о просвящении язычников. После испытаны дети в знании молитв, — оказались все знающими; кто больше, те читали и десять заповедей и Символ; награждены крестиками. Сказано к родителям слово о необходимости воспитывать детей для Царства Небесного, в чем им даны помощниками Ангелы— Хранители детей.

Пели молебен плохо, разнили, в чем им способствовал катихизатор Павел Кангета, по видимому, совсем не способный петь; вечерню — очень хорошо; разноголосили только крошечные девочки — дети Павла Накамура (внучка о. Павла Сато); сказал я потом, чтобы им еще не давали петь, тогда будет совсем хорошо. К сожалению, и читает Павел Кангета, хоть хорошо, выразительно, с чувством, но до того тихо, его едва ли и на средине Церкви слышно. Следует подобрать чтеца между христианами.

Голова, вероятно, от жары, разболелась, едва мог говорить поучение. Когда стали готовить постель, оказалось, что здешние христианки, сложившись, сделали для меня матрацы и одеяло, и до того длинные, что и от моего роста остается два фута лишних; такое усердие истинно трогательно, хотя очень стеснительно, — чем мне благодарить их? Усердствовали бы больше к Церкви — было бы и для них, и для меня лучше.

Оказаки может городиться своими комарами: вечером писать нет никакой возможности, и ужасно злые, — места не найдешь от их укусов.

17/29 июля 1892. Пятница.

Оказаки.

С девяти часов утра (вместо восьми заказанных) обедница, потом панихида, слово: объяснение молитвы Господней, начиная с третьего прошения, потом о поминовении умерших и значении кутии. После обеда посещение христиан; по–прежнему, главные дома — врачей Павла Накамура и Василия Танака (женатого на дочери врача в Хамамацу Моисея Оота) и Марии Насибу. Впрочем, почти все здешние христиане — коренные местные жители — значит, Церковь стоит довольно прочно; и особенно бедных между ними нет; упомянутые же три дома и фотограф Георгий Сибата, сын бывшего катихизатора Иеремии — старика, еще вдова Параскева, что справила матрацы, очень достаточны. Когда были в доме Якова Котама — старика, о. Матфей сказал: «Должен сказать откровенно: Яков многие годы своей душе, но жена его (сидевшая тут же) не ослабевала в усердии к Богу, — и вот ее стараниями и Яков наконец согрет и оживлен: теперь он самый ревностный из здешних христиан; не только всегда бывает в Церкви, но приходит раньше, чтобы приготовлять Церковь к богослужению». Без сомнения, дело усердия и молитв жены — нынешнее благочестивое настроение Якова.

Вечером, с семи часов, предположена была проповедь язычникам; едва началась в половине девятого, ибо никто не приходил. Павел Кангета говорил на текст: «Собирайте сокровища на небеси», и очень умно; дикция у него также выразительная; говорил — не медленно и мямля, как я опасался по его запрошлогоднему неудачному опыту в Нагоя, а живо и как раз таким темпом, как нужно; говорил вместо предположенной четверти часа целых три, так что мне пришлось начать в четверть десятого. В Церкви с христианами и детьми всех было человек 55–56; язычников наполовину, а во время проповеди из этой половины еще большая часть ушла, так что пришлось заканчивать проповедь обычную начальную язычникам — в половине одиннадцатого часа — при человеках 6–7 язычниках; из своих христиан почти все оставались до конца, должно быть, из вежливости, ибо тоже, видимо, спать хотели. Стал было говорить женщинам о необходимости поднять здесь упавший симбокквай, но сонные физиономии заставили отложить дело до завтра, — был уже двенадцатый час ночи.

18/30 июля 1892. Суббота.

Оказаки.

Утром, с восьми часов, рассказал собравшимся детям ветхозаветную историю Иосифа; после полудня с двух до половины пятого рассказаны были история Товита и Эсфири. Пред началом и после рассказов дети пели молитвы и очень стройно; постарше из них были: Симон, сын катихизатора Павла Кангета, и Феодора Оота из Хамамацу; они и истории понимали лучше всех. Вечером вместо шести или семи часов вечерню пришлось начать в девятом, ибо не собирались христиане — ждали их. И какой же это дрянной обычай! В Церкви ждут, а он — какой–нибудь мужик или портной, или хоть бы и чиновник — в ванне прохлаждается, или лениво чай пьет и говорит — подождут, без меня не начнут! И так вот, даже когда Епископ здесь, до четверти девятого часа ждут, пока удостоят некоторые пожаловать к богослужению; вечерню начали, тем не менее, человеках при десяти мужчин и женщин; уж к концу службы понадобралось больше, да и то — наполовину язычников. Прискорбное состояние! Церковь в полуспячем состоянии, хотя и нельзя сказать, чтобы была из плохих, ибо вот же не жалеют жертвовать на постройку здания церковного, на благоукрашения храма внутри и на содержание катихизатора, хоть и в половину. В таком духе, что Церковь, мол, дремлет, я поучение сказал по окончании службы и убеждал мужчин непременно завести симбокквай с своими собственными кооги, тщательно готовленными; женщин — поднять их симбокквай. Женщины, видимо, к сердцу приняли наставление и обещались непременно исполнить; мужчины, — да кому же из них? Могли бы врачи Накамура и Танака — им некогда; Накамура тут же сегодня, с половины проповеди, утащили к больному; Танака совсем не было, у него, говорят, практика еще больше; мог бы Яков Котама, но он, проникнувшись моим словом, ушел тотчас же после него греть воду на чай, — с какого занятия и прогнал его опять в Церковь; прочие все — люди низшего разбора, в житейском смысле, — ни уменья, ни развития, ни достаточного смысла; мог бы еще руководить других Яков Гото, бывший бонза, сознательно отставший от буддизма, как от лжи, и принявший христианство; но он ныне способен только к хозяйственной части, которую и ведет в Церкви, будучи казначеем, — для прочих же, кажется, ослабел по старости. Итак, мужское симбокквай здесь если и станет, то едва ли прочно.

19/31 июля 1892. Воскресенье.

Оказаки. Ханда.

Утром, с семи часов, рассказана была детям и женщинам история пророка Моисея. Христиане и христианки, вчера совещавшиеся со симбокквай, решили непременно первые завести, вторые — преобразовать свой симбокквай и неукоснительно вести оные, прилежно готовя кооги; избраны и коогися для следующих собраний. После обедницы и поучения и простился с христианами, которые однако не удовольствовались этим и проводили нас с о. Матфеем на станцию железной дороги, отстоящую от города на полчаса пути. За стол и даже билета из Тоёхаси до Оказаки и отсюда до Ханда, равно за разъезды по городу на дзинрикися, я не мог убедить их взять с меня, что следует; усердие это, с одной стороны, очень приятно, ибо делается ради Христа, не оставляющего и чашу холодной воды, данной во имя Его без вознаграждения; с другой, немного убыточно, ибо приходится расходовать больше, чем следует, оставляя на Церковь и подобное. Церковь в Оказаки вообще — хорошая, прочно стоящая Церковь, только катихизатор здешний Павел Кангета слишком вял для нее; если будут оживленно действовать мужские и женские собрания, то Церковь поднимется — без того я не вижу средств для ее оживления, пока здесь Павел Кангета, хотя и удалять его отсюда — как? Во–первых, он, кроме вялости и малодеятельности, кажется, безукоризнен в других отношениях; во–вторых, у него такое огромное семейство — 6 человек детей мал–мала меньше, здесь же, по крайней мере, дом хорош, да и помогают братья и сестры.