Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙII

С Павлом Накай проверили последний лист Требника — «Пасха–но ициран хёо». Требник совсем готов и будет роздан священникам до их отбытия с Собора.

Пришли письма с «Хацидзёосима» от Ильи Яманоуци и Окуяма. Пишут одно и то же. Илья очень хорошо принят был там и одушевлен надеждой на успех проповеди. Нанял квартиру за две ены, просит больше христианских книг и надеется действовать преимущественно на молодежь.

28 июня/10 июля 1895. Среда.

И сегодня целый день слушал священников. Устал очень не столько от внимания, сколько от скуки: из года в год повторяется одно и то же, так что читаешь наперед мысленно то, что хочет сказать священник; весьма редко вводится что–нибудь новое и неожиданное. Например, я привык думать, что Иван Ивай лентяй, а у него ныне за год крещено восемнадцать человек, больше, кажется, ни у кого нет. Я приятно изумлен.

«Но есть у него слабость», — гнусит о. Иов Мидзуяма. «Какая?» — встревожился я, думая, «не пьет ли», что часто слышишь о катихизаторах. «Поздно встает», — отвечает о. Иов. «В котором часу?» — допрашиваю. «В восемь, иногда в девять; зато ночью за двенадцать готов дело делать», — Барская привычка у простого мужика, каким Ивай по рожденью и воспитанью, — игра природы, не столько вредная, сколько любопытная. Или: у того же о. Иова в Вабуци и Хиробуци служил катихизатор Моисей Мори — человек благочестивый, постящийся, усердный: пятнадцать человек из язычества призвал в Церковь, женатый. Два месяца тому назад неожиданно является этот Мори ко мне и говорит:

— Не могу служить.

— Почему?

— Сказал я как–то в проповеди, что жители моей местности похожи на китайцев; этим все так оскорбились, что распечатали меня в газетах, так что я должен был посылать опровержение. Кроме того, меня подозревают в нечистом обращении с женщинами; как я поговорю с какой–либо женщиной, так и толк, что я грешу с нею, тогда как этого никогда не было и нет. Кстати же, моя жена на сносях, я привел ее с собою, чтобы она здесь у своих разрешилась (она родом из Токио).

Я пожалел Моисея и сказал, что вполне законно, чтобы он возвратился ныне в Вабуци. — Но секретарь Сергий Нумабе, потом пришедши, выразил подозрение, что Моисей Мори помешался.

— На чем? — спрашиваю.

— На том, что в него все женщины влюблены, — это именно он говорил мне.

Мне припомнился бывший в Катихизаторской школе, лет восемнадцать тому назад, Семен Симада, грешивший и в бытность в школе, и по выходе из нее блудом, и на мои увещания убежденно отвечавший: «Что ж делать, когда все женщины в меня влюбляются — не я влеку их в грех, а они меня, и не я виноват, что у меня такое привлекательное лицо», — а сам был похож на обезьяну с медно–красным лицом, как нынешний его подражатель похож на урчащего медвежонка, тоже с медно–красным лицом.

Моисей успокоился на месяц, но потом несколько раз приходил проситься снова на службу. Я ныне заговорил о нем с о. Иовом, и что же оказывается? Никогда Мори не обзывал никого китайцами, никто от него не слышал ни слова в подобном роде, никогда ни в какой газете не было напечатано, что он хулит японцев, хотя опровержение его на сие небывалое хуление в газетах появилось, никогда никто не подозревал его не только в неблагоприличном обращении с женщинами, но и в нецеломудренных мыслях; все это о. Иов, тщательно исследовав на месте, рассказал мне. Значит, Моисей Мори помешан — а на службу неотступно просится; и в поведении, и в речах является ныне совершенно здравомыслящим — как быть с ним? Положили мы с о. Иовом идти к нему в дом жены и с нею поговорить откровенно — она должна знать лучше всех, помешан ее муж или нет?

У о. Иоанна Катакура Фома Ооцуки был много лет лентяй из лентяев.

— Что Ооцуки? — Спрашиваю.

— Совершенно переродился: преусердно служит.

— С какого времени?

— С того, как вы поручили ему Мацукава и Фудзисава (две Церкви, бывшие в ведении Макария Наказава, самовольно ушедшего на родину, в Циукоку).

— Но он прежде так плохо справлялся и с своими четырьмя селениями.

— Поймите ж вы противоречие в человеческой природе: было много дела у человека — ленился, стало несравненно больше дела — оживился, и лености в помине нет, — скромно, раздумчиво сказал о. Иоанн.

Действительно чудно! И не без действия Благодати Божией. Дай только Бог, чтобы не загражден был вновь поток ее!

29 июня/11 июля 1895. Четверг.

Праздник Святых Апостолов Петра и Павла.

Третьего дня получены были из Петербурга шесть священнических облачений — правда, мишурные, но очень красивые и совершенно одинаковой парчи с прежде полученными шестью стихарями, в них служили сегодня шесть священников со мной. Из них, кроме о. Сергия Глебова, все именинники. После литургии отслужили молебен Святым Апостолам соборне же, и с многолетием.

О. Матфей Кагета, серьезнейший из наших священников, повествуя о своей Церкви, рассказал новое чудесное знамение с Мариею Моцидзуки, в Сакасита, чудесно исцеленною прежде. По соседству с ее домом одна девица, еще несовершеннолетняя, страдала сумасшествием. Мария очень жалела ее и однажды, с молитвою, дала ей часть просфоры; но, по благочестию, боясь ей дать прямо в руки святыню, разжевала просфору сама и дала ей проглотить: внезапно опамятовалась сумасшедшая, сказала, что у нее точно тяжелый шар скатился с груди, и стала совсем здоровою. Когда доктора, к изумлению своему, нашли и признали ее таковою, и слух об этом распространился по соседям, то враги христианства стали гнать и поносить бывшую больную и отца ее за то, что они предались христианству, и отец был немало смущен этим. Между тем настало время сборки чая; отец услал на работу дочь в дом, куда она очень не хотела идти, и с ней вновь приключился припадок сумасшествия; но отец обратился уже не к христианской помощи, а к нелепой секте Тенрикёо, претендующей лечить больных. Мария в смущении жаловалась на это письменно о. Матфею, пред его отправлением сюда. Она, бедная, страдает в одиночестве: муж потерял благочестие и думает только о деньгах, отец ее ни во что не верует.

От старшин Хакодатской Церкви пришло письмо, что они не могут давать своему священнику по двадцать две ены, а будут давать только по десять, церковные дома–де подешевели. Я ответил двумя письмами: о. Петру, чтобы он принял на себя начальническую обязанность по Хакодатской церковной школе, и ему за это будет от Миссии идти по двенадцать ен; начальнику школы Матфею Кото, чтобы сдал свою обязанность о. Петру, после чего ему дано будет месячное жалованье — 25 ен не в зачет, и на дорогу с семьей двадцать ен в день, когда оставит школьный дом.

К Собору все приготовлено: из «кейкёо хёо» сделаны извлечения, письма перечитаны и суммированы. Завтра, с Божиею помощью, начнем.