Михаил Армалинский - Максимализмы (сборник)

Вскоре после своего приезда в Штаты я пошёл на выступление Emerson, Lake and Palmer записи которых я слушал в СССР и восхищался ими. Я впервые оказался на крытом стадионе, среди толпы, вопящей и курящей марихуану. Мои же кумиры, чья музыка была еле слышна за воплями толпы, устроили цирк, прыгали, как идиоты, что-то там вытворяли, а когда один из них лёг на сцену и стал, лёжа на спине, играть на «клавишах», моё недоумение перешло в омерзение.

Я точно знаю, что я хочу: не представления, а музыки. Точно также мне не нужны красивые шмотки и полупрозрачное нижнее бельё на женщине – мне нужно её голое тело. Всё получается предельно просто: от музыки я хочу музыку, а от женщины – женщину. Для народа же предлагаются игры, в которых суть скрывается с помощью забавляющих и отвлекающих моментов. Без них народ избегает, и даже страшится принимать голую суть.

Примером может служить музыкальная история с Milli Vanilli в 1990 году. Парочка сексапильных мальчиков исполняла прекрасные песни, свежо пританцовывая. Продались миллионы их пластинок, они получили Grammy. А потом обнаружилось, что парнишки лишь раскрывали рты под запись совершенно других певцов. У них сразу отняли Grammy , и все от них отвернулись, их карьера грохнулась и один даже помер из-за перебора наркотиков. Но что стало с прекрасной музыкой? Её перестали играть на радио, пластинки убрали из магазинов. Покупатели затребовали вернуть деньги за купленные пластинки и за билеты на их концерты. Но ведь музыка-то осталась прекрасной, как прежде, и исполнение было замечательное – всё, что надо было сделать, это поправку к титрам – поют такие-то, а эти лишь раскрывают рот. Ну и, разумеется, перераспределить деньги, додать настоящим певцам и передать им заслуженное Grammy. А то уж действительно получается, что из ванны вместе с грязной водой обмана выплеснули ребёнка-музыку. Вид красивых парней-обманщиков так затемнял саму музыку, что решили вместе с парнями и музыку похерить.

Таким образом, для народа «настоящая» музыка не существует самостоятельно, без правильности антуража.

Но возвращаюсь к Amy Winehouse – нет, она не устраивала на сцене цирк, хотя видочек она себе сконструировала ещё тот. Её движения и манера исполнения мне даже нравятся. Но музыкально это не идёт ни в какое сравнение с её студийной записью на дисках, слушать которую можно с закрытыми глазами, даже не зная, как Amy выглядит. Восхитительная аранжировка, выверенность каждой интонации и звука – всё это делает студийную запись идеалом, к которому никогда «живое» исполнение приблизиться не в состоянии. Все эти концерты unplugged [74]и прочие реальности лишь тычут в глаза, вернее в уши, насколько музыкальная жизнь несовершенна и разведена водицей и насколько в то же время искусство науки и техники может создать квинтэссенцию таланта, которая не достижима вне студийной записи.

Можно считать, что в звукозаписывающей студии производится ускоренный и эффективный естественный отбор, в процессе чего собираются воедино все лучшие звуки, – такой отбор в реальной жизни если и происходит, то разово, случайно и если не будет записан, то навеки пропадает и воспроизвести его невозможно. Студийная же запись не позволяет пропасть лучшему и устраняет всё остальное.

Разумеется, мне понятна жажда посещения представлений, хотя бы потому, чтобы посмотреть на плоть и кровь своего кумира, оказаться счастливчиком и получить потную маечку, которую он или она бросит в толпу. Но какое это отношение имеет к музыке? Опосредованное. Через тело исполнителя. Через гандон. А мне нужен контакт без посредников – с самой музыкой. С самим Богом.

Музыка – это самая абстрактная красота и своё совершенство обретает именно в абстрактности цифровой, а не в аналоговой конкретности. В живописи ситуация обратная – написанная картина является совершенством, а технология стремится её воспроизвести с предельной точностью. Таким образом, если в живописи идеальность воплощения первична – в оригинале, то в музыке идеальность воплощена в студийной записи, то есть вторична.

В отличие от абстрактности музыкальной красоты, женская красота – самая конкретная, потребляемая, полезная, ощутимая всеми органами чувств, и потому какое бы то ни было усовершенствование женской красоты (ретуширование, косметика, фото– и видеоманипулирование и пр.) лишь отстраняет её от потребления, от вкушения, ибо настоящее наслаждение женской красотой может быть только от живого контакта с ней (live performance), когда косметика смазана, одежда сорвана и ретушь размыта потом.

Техника создаст усиление женской красоты не за счёт её совершенствования, а только когда научится её размножать такой, какая она есть, делая женскую красоту повсеместной и общедоступной, подобно тому, как музыкальная красота размножается идеальными копиями с помощью цифрового переписывания на множество дисков без ущерба для качества.

Так женская красота будет продолжать своё Live Performance, но не для индивидуальной аудитории, а для всех, кто захочет приобрести копию, которая будет тождественна совершенному божественному оригиналу.

Amy Winehouse и Paul Weller восхитительно исполнили волшебную песенку Don't Go to Strangers , слова в которой романтично свидетельствуют об упёртом эгоизме любви, которая стремится заставить человека плыть против течения. А течение – это ни что иное как движение к новизне.

Так вот Paul и Amy по очереди красиво страдают, пребывая в одиночестве и потому, взывают к возлюбленной (возлюбленному), мол, когда тебя прихватит похоть, то

Вот и восхищаюсь музыкальным непониманием, что только с незнакомками или малознакомками похоть может быть наивысшей, а с вами, взывающими к прежнему, уже известными вдоль и поперёк, трепета и со щепотку не наскребёшь. Не зря же ваши возлюбленные идут, бегут, ползут, тянутся к strangers. Ибо согласно другой песне, именно Stranger in the night [76]притягательна, а не остоебелая пизда (хуй).

Песня эта – вестовая морали любви, направлена на уничтожение новизны, на её ограничение и придавливание, потому как именно новизна есть основа похоти – врагини любви.

20 июня я отправил Amy Winehouse английское издание Тайных записок Пушкина.

А сегодня она умерла.

Посылал я на имя её агента, не нашёл её адреса, вернее, пожалел десять долларов, чтобы купить в банке данных мировых знаменитостей. Думал, куда торопиться? – дойдёт. Скорей всего, не успел.

Вариант, что дошло и что она успела прочесть, влечёт за собой святотатственную реминисценцию с российским поэтом-алкоголиком [77]: