Михаил Армалинский - Максимализмы (сборник)

Поговорка для лентяя: «Всё что не делается – всё к лучшему».

Однако при нынешней повальной безграмотности, не умеющей различать отрицательную частицу «не» от усилительной частицу «ни», моя поговорка окажется непонятой. Итак, если ты её не понял, то ты – неуч.

Прямота проспектов и улиц Петербурга почему-то вызывала восхищение. Выдавалось это за высокое достижение градостроительства. Тогда как нет ничего проще, чем строить по прямой.

По-видимому, из-за всеобщего в России пьянства делать что-либо по прямой считалось высшим достижением и геройством.

Про помидоры: «Есть люблю, а так – нет.»

Про женщин: «Еть люблю, а так – нет.»

Настойчивое требование пунктуальности в поведении людей – это способ заставить мир быть хоть в какой-то степени предсказуемым.

Уж сколько тысячелетий ходят слухи о существовании Бога. Нет дыма без огня.

– Мне хорошо с тобой и плохо без тебя!

– И мне хорошо с тобой. И хорошо без тебя.

– Как бы мне хотелось спрятаться в твой карман!

– Держи карман пошире.

– Я буду всегда держать тебя за руку.

– А я хочу, чтобы чаще.

– Ты предчувствовал, что меня встретишь?

– Да, предчувствовал.

– А как ты предчувствовал?

– Тем, что не прекращал поиск.

В бесснежную зиму больше всего страдают ханжи – они всё ждут, что снег укроет наготу деревьев.

Бумага терпит. А интернет не только терпит, но и всем своё терпение демонстрирует.

Девиз группового секса: «Кто не с нами, тот напротив нас».

Вчера ночью мне приснилось, что я мультимиллионер. Сегодня ночью мне уже приснилось, что я миллиардер.

День ото дня богатею.

При достаточно близком приближении любая точка превращается во вселенную.

И наоборот, при достаточном удалении любая вселенная норовит превратиться в точку.

Итого: реальность зависит от степени нашего приближения к ней.

Я знаю немало людей, которые панически боятся положить в рот помидор – так они его ненавидят. Есть и такие, кто накладывает в штаны от свинины. Иные заблюют всё в округе при виде устриц.

Для меня совершенно очевидно, что все подобные ограничения в еде являются отражением той или иной ограниченности сексуальной жизни. Разумеется, можно любить одну еду больше, другую – меньше и на этом строить своё меню, но реагировать рвотным рефлексом на какую бы то ни было еду является клиническим феноменом. Я, например, пробую любую еду с интересом и радостно открытым ртом.

Предлагаю вдумчивому читателю экстраполировать такую мою всеядность на мою сексуальную жизнь и собственную едобоязнь – на свою.

Результаты этой мыслительной операции представить в пережёванном виде.

В Америке, чтобы о тебе вспомнили, достаточно заболеть.

В России, чтобы о тебе вспомнили, необходимо умереть.

Скромное собрание моих сочинений можно издать под одной обложкой с золотым тиснением и назвать «Библия Ебли». А её электронный вариант – еБиблия.

Писатель мечтал о громкой славе, которая пришла бы к нему не постепенно, а мгновенно: вечером заснул безвестным и бедным, а утром проснулся знаменитым и богатым.

Едучи на машине погружённым в такие мечтания, он попал в аварию и пролежал в коме два года. За это время его слава выросла до знаменитости и деньги за бестселлерство скопились великие.

Так что когда писатель вышел из комы, то он проснулся как и мечтал – знаменитым и богатым. А прошедшие два года ощущались для него пронёсшимся мгновеньем.

Попытки избавиться от буквы ё – это попытка ограничения ебли, орфографически обозначаемой этой буквой.

Мою борьбу за сохранение и использование буквы ё можно назвать «ё-моё».

Когда в злобе бросают: – «Я тебя ебал!», – то делается это для того, чтобы использовать еблю как способ срывания с человека всякой личины, искусственности, помпезности, необоснованного величия или показной значимости, поскольку именно в ебле человек лишается всего наносного.

А срывание наносного чаще всего воспринимается как оскорбление.

Во всех видах спортивной борьбы мужчины обхватывают друг друга посильней, чем в страстных объятиях, руки и голова одного часто оказываются между ног другого. Они хватают друг друга за руки и за ноги, пытаясь их сломать. Они трутся потными телами, чтобы нижний не смог оказаться наверху. В самой жестокой борьбе (cage fight) происходит самый большой телесный контакт, так как бойцы дерутся с голыми торсами и босыми.

Чем больше бойцы приносят друг другу боли или сдавливают шею, чтобы прекратить подачу воздуха в мозг, тем более оправдан их тесный телесный контакт.

То есть в боли или в смерти мораль разрешает мужчинам обниматься.

Но чуть дело доходит до наслаждения, как те же мужчины при малейшем телесном контакте переименовываются в гомосексуалистов и изгоняются из среды «мужественных» мужчин, подвергаясь издёвкам и пренебрежительному отношению.

Таким образом, общество, оказывается, не возражает против тесного контакта между мужчинами при условии, что они приносят друг другу не наслаждение, а боль.

Первый признак античеловечности нашего общества – это его страх перед наслаждением. Общество ревнует человека к наслаждению, зная, что человеку в наслаждении становится наплевать на общество, и оно теряет над ним власть. А лучший способ отогнать наслаждение – это с помощью боли. Вот почему общество готово узаконить всё, что приносит человеку боль и сделать противозаконным всё, что приносит человеку наслаждение.

Нельзя близко подходить к народу – могут принять за народ.

Если время – деньги, то верно и обратное: деньги – время. Время можно исчислять в долларах, например: «десять тысяч долларов спустя» – недаром же деньги «спускают».

Подобным образом относительность времени тесно связана с относительностью денег. Так одному человеку, чтобы заработать десять тысяч, потребуется год, а другому – день. Нечто похожее происходит и со скоростью их траты.

Чем больше денег, тем больше удаётся замедлить течение времени, то есть втискивать большее количество событий в единицу времени. Так, если у тебя есть деньги, то ты выбираешь наиболее скорую доставку купленного товара и таким образом уже на следующий день начинаешь им пользоваться, достигая вожделенной цели.