Сборник - «Буду верен словам до конца». Жизнеописание и наследие иеромонаха Василия (Рослякова)

Нет таких языков и наречий,
Где не помнился голос бы их,
Всюду слышатся звездные речи
И пылающий солнечный стих.

Над землей всей идет их звучанье,
До пределов Вселенной оно.
И поставил Господь в назиданье
В лике солнца жилище Свое.

И выходит оно, женихаясь, —
Покидает свой брачный чертог.
Исполинскою силой играясь,
Веселится на шири высот.

Оно выйдет из дали небесной
И, прошествовав, вдаль забредет,
И ничто не сокрыто завесой
От его теплоты и щедрот.

Совершенен закон и безмерен,
Коим Бог обновляет людей,
И в своих откровениях верен,
Коль мудрейшими ставит детей.

Повеления Господа правы,
Веселят они правдой сердца
И, как будто лечебные травы,
Исцеляют людские глаза.

За год беспечного мытарства
Я повзрослел как будто вдруг:
Не пил новейшие лекарства,
А просто посмотрел вокруг.

Я повзрослел. И не годами,
А невещественной душой,
За всех, кто правду чтит устами,
А сердце затворил молвой.

За всех, бегущих без оглядки
И правых лишь от слепоты,
За всех, не побывавших в схватке
И не любивших соль земли…

Как все не по-житейски быстро
Насело на громаду плеч…
Что ж, говорили, я плечистый, —
Да и к чему себя беречь?

Как приблизится время цветенья
Золотистой осенней листвы,
Так приходит ко мне вдохновенье
Из далекой лесной стороны.

Оно поутру в город заходит,
С хороводом ветров и дождей,
И меня без ошибки находит
Среди полчищ машин и людей.

Если в шумном метро я кочую,
То оно золотистой стрелой
Проникает сквозь толщу земную
И становится рядом со мной.

И такое с душой сотворится,
Что сказать – не поверит никто.
Мне завидуют вольные птицы
За сиянье и легкость ее.

Я тогда становлюсь на мгновенье
Не от мира сего молчуном,
А бесплотных стихов сочиненье
Служит хлебом тогда и питьем.

И тогда ничего мне не стоит
Бросить все и уйти в монастырь,
И упрятать в келейном покое,
Как в ларце, поднебесную ширь.

Когда другого я пойму
Чуть больше, чем наполовину,
Когда земному бытию
Добуду вескую причину,

Когда все тяжкие грехи
Я совершу в беспечной жизни
И подскажу, куда идти,
Моей заплаканной отчизне;

Когда необходимым вам
Покажется мой стих невнятный,
А время по любым часам
Настроится на ход обратный, —

Я вдруг всецело проживу
Мгновенье вольного покоя
И как-то радостно умру
На людном перекрестке – стоя.

А где-то, я и сам не знаю, где,
Но где-то все на этой же земле,
Стоит одна высокая сосна
И думает ночами про меня.

И что-то, правда, сам не знаю, что,
Но что-то очень важное одно
Она мне все пытается сказать,
Да веткой нелегко меня достать.

И, отчего, не знаю, по стволу,
Похожая на женскую слезу,
Стекает молчаливая смола
И каплей застывает янтаря.

И где-то на сосновой той коре,
К которой прикоснулся я во сне,
Виднеются белесые рубцы,
То высеклись объятия мои.

Под властью пушкинского слога
Я, репутацию губя,
Порядка не нашел другого
Ни в мире, ни внутри себя,
Как только пестрое собранье,
Давно вошедшее в преданье,
Полусмешных забавных глав.
Быть может, я совсем не прав,
Но сердце в них находит отдых
От мелкой гордости своей,
От бесконечных новостей,
От споров и порядков модных
И вдохновляется порой
На труд неведомо какой.

Вот и сейчас, когда в гостиной,
В одном из среднерусских мест
Я отчитал роман старинный,
Словно Псалтирь – в один присест,
Пришло желание слепое
Писать. И сердце, жадно ноя,
Отозвалось одной строфой
На чей-то голос неземной.
Я верю, рукопись читая,
Ее молитвенно твердя,
Того и сами не хотя,
Мы часто небо призываем…
И отвечает нам оно,
Хоть многим это и смешно.

Прости же, гений величавый,
Дерзанья школьные мои
И поэтические нравы
Моей ликбезовской души.
Прости, что противу приличий,
Поправ неписаный обычай,
Я вторю гласу твоему.
Но к оправданью своему
Замечу, что твоим заветом
Разрешена моя вина —
Писал ты, не предвидя зла:
«Вещь избирается поэтом!»
Хоть не дословно – это так,
Здесь я оправдан кое-как.

Хотя, по совести признаться,
Чтоб научиться избирать,
По жизни надо поскитаться
И много сору перебрать.
Бывало, чуть найдет волненье,
Спешу, дрожа от нетерпенья,
Предметы неба и земли
Зарифмовать скорей в стихи.
А через день переиначу,
Прибавлю там, тут зачеркну,
Когда же кое-что пойму,
Сожгу, и даже не заплачу,
И… вспомню с горечью при том,
Каким был раньше удальцом.

Теперь не видно сумасбродства.
Тесны врата и узок путь,
Идти которыми придется,
Чтоб мне на истину взглянуть,
И ты, певец изящных ножек,
Среди тропинок и дорожек
Нам указал одну стезю
И в стихотворстве и в миру.
Ты утвердил для вдохновенья
Строфы отеческий канон,
Он временами утвержден
И стал он камнем преткновенья
Для чтущих все одной молвой
И сердце скрывших под полой.

Да, мы учились понемногу.
Но ведь глупцам должно везти:
Я вдохновляться начал с ходу —
Не поперек, а вдоль строки.
Мы все со споров начинали,
С того, что все ниспровергали,
С обид, которых не снести.
А глядь, поближе к тридцати
Стихами перенял молитву,
Припомнил Русь и старину
И внял распятому Христу.
И с прожитым вступая в битву,
В нем ничего не изменил
И всех за все благодарил.

…И нас, Владыко дней, сподоби
Прейти в такую меру лет,
Когда в душе заместо злобы
Найдем один небесный свет.
Пока же в непогодь любую,
Вдыхая благодать земную,
Дыханье задержу. И мне
Все кажется – собрал в душе
Красоты шири поднебесной…
Пока мне лучшие друзья —
Былые наши времена.
И я люблю былые песни.
Былых певцов я свято чту
И в поминанье заношу.

Вот, Сергей Алексаныч, примите
Земляка запоздалый поклон:
Вы – питомец Октябрьских событий
Я – свидетель застойных времен.

Мы родня: Вам Кузьминская волость
Подарила к стихам интерес,
А меня стихотворная робость
Загоняет в Кузьминский лес.