Вадим Хачиков - Тайна гибели Лермонтова. Все версии

Вид Пятигорска от Елизаветинского источника

Рисунок XIX века

Пользование ваннами строго регламентировалось. Специальными правилами больным предписывалось «При употреблении ванн наблюдать правила Устава благочиния, статьи 220-й, для чего в некоторых ваннах и назначено время, когда могут оными пользоваться дамы и когда – мужчины. Время сие определено особенными объявлениями, прибитыми на стенах при ваннах, почему и приглашаются гг. посетители обоего пола не нарушать порядка, установленного единственно для личного их спокойствия. При сем повторяется просьба не оставаться в ваннах, а паче того для отдохновения, более времени, определенного местными медиками». Время, отводимое на каждую ванну, а именно полчаса, отмечалось ударами колокола на церковной колокольне, а для дальних ванн у восточной оконечности Горы Горячей дублировалось колоколом, висевшим в беседке на вершине горы.

Немалой строгости требовало соблюдение очереди на ванны, ожидание которой порою занимало пять и даже семь часов. «Так как всякий прибывший на воды, имея на пользование оными равное право, желает принять ванну скорее и успокоить себя, то и надлежит при употреблении их наблюдать очередь. Очередь сию обязан занимать для себя каждый лично, а не через компанионов или тем менее через прислугу». Каждый раз при пользовании ваннами полагалось надевать свежее белье, а потому лечащимся рекомендовалось иметь с собой его достаточно большой запас.

Наконец, дождавшись своей очереди и посидев сколько положено в горячей воде, больные ложатся в пристроенной комнате и потеют, пока не услышат несколько ударов в дверь и голоса: «Пора выходить, ваша половина прошла!» (Имеется в виду половина часа, отводимая на каждую процедуру.) Тогда начинают скорее одеваться, закутываются как можно теплее и спешат домой пить жидкий зеленый чай или «маренковый кофе». Этот напиток, видимо имевший не слишком приятный вкус, запомнился многим и неоднократно упоминается мемуаристами и авторами писем из Пятигорска.

Достижение солнцем самой верхней точки определяет время обеда. Как правило, дневную трапезу составляет тарелка каши на воде и два яйца всмятку со шпинатом или жиденький суп из чахоточной курицы и соус из зелени; иногда к этой скудной трапезе прибавлялся компот из чернослива. Впрочем, некоторые больные не слишком строго исполняли предписание докторов держать диету. Один из таких, например, звал своего товарища на обед, хвастаясь ему, что получил из колонии два славных поросенка и велел их обоих изжарить к обеду. Другой не без самодовольства отмечал, что в их семье ежедневно подавали к обеду форель и мясо дикой козы. У Лермонтова и Столыпина, согласно воспоминаниям их квартирного хозяина, на обед ежедневно готовилось четыре-пять блюд. Мороженое, ягоды или фрукты подавались ежедневно, как и послеобеденный кофе.

В половине второго обед заканчивается, и до 4 часов – отдых и сон. С половины пятого все оживляется, начинают готовиться одни – к источнику, другие – в ванну. В пять часов вечера опять все по своим местам – у колодцев, со стаканами в руках, потом пьют кофе или шоколад и идут гулять, чинно прохаживаясь по бульвару под звуки полковой музыки. Тут вы полюбуетесь на прекрасные личики под шляпками последней моды; встретите и молодых франтов с гвардейскими отворотами или в модных визитных сюртуках, с лорнетами, хлыстиками; увидите толпы раненных слегка, с рыцарскими перевязями, с милою гримасой на устах, и тяжело раненных, которые, забывшись, не схватят простреленною рукой стула, чтобы подать вам его с приветствием. Подле смуглого черкеса в косматой шапке, вооруженного с головы до ног, будто для набегу, смиренно шествует мирная семья помещиков, которые ехали два месяца из отдаленной губернии на своих и привезли с собою запоздалые моды и наречие своего уезда. Бледные, изнуренные, нередко изувеченные физиономии странно бросаются в глаза посереди цветущих лип и лепета порхающей молодежи.

Глазам стороннего наблюдателя это гуляние порой представляется подобием венецианского карнавала, ибо столичные и провинциальные одежды являют смесь истинно маскарадную: кто во фраке и в черкесской шапке, кто, завернувшись в широкий плащ, идет посреди собрания в колпаке, кто в бурке и под вуалью, кто в нанковом сюртуке и в шитом золотом картузе; слуги и служанки столь же разнообразно одетые несут узлы, ковры, подушки и тюфяки. От пяти часов и до позднего вечера бульвар кипит многолюдством, пестреет от разноцветных одежд, гремит музыкой духового оркестра.

Ложиться должно не позже одиннадцати часов вечера, чтобы на следующий день начать то же самое. Обыкновенно с наступлением темноты весь Пятигорск замирает. Лишь кое-где в домах мелькают еще огоньки или свечи, зажженные в фонарях экипажей, перебегают из улицы в улицу, как фосфорическое сияние на болотных местах.

Постепенно грохот экипажей стихает, огни гаснут, и только изредка прерывают тишину бряцание сабли о стремя проезжего казака, бой городских часов, да ключи, спущенные в ночную пору, шумят, сбегая по камням в долину. Вот из-за противоположного утеса появляется светлая полоса; она все светлее и светлее; она разливает сияние по небу, и полная, серебристая луна всплывает на край горизонта: при лучах ее сверкает вдали широкий ручей; за ним возвышаются черные холмы, а далеко над ними белеют нежные очертания снежных гор, едва обозначенные на темных небесах.

Вот так проходит день за днем, уныло и однообразно. А развлечения – неужели их не было? Были, и довольно разнообразные.

Согласитесь: лечение идет куда успешнее, если человек во время него не скучает. Об этом знали уже в первые годы существования курорта. И уже тогда заботились о развлечениях лечащихся. Правда, поначалу выбор их был не слишком велик. Доктор Гааз, побывавший на Водах в самом начале XIX столетия, отмечал: «После обеда совершают прогулки или экскурсии по окрестностям, в Шотландскую миссию или в ближайшую черкесскую деревню. Вечерами развлекаются, играя (конечно же, в карты), или просто беседуют». Эти, самые ранние, виды развлечений не потеряли своей привлекательности и в последующем. Но в лермонтовские времена курортная публика уже не хотела довольствоваться только ими.

Откроем повесть Елены Ган «Медальон» (1839 г.): «В тот год пиры сменялись пирами: балы, пикники, концерты, кавалькады – все было придумано и приведено в действие, чтобы оживить многочисленное общество. Не было рощи в окрестностях города, где бы не зажигались по вечерам огни, не гремела музыка, не танцевали бы до свету, несмотря на отчаяние медиков…»