Вадим Хачиков - Тайна гибели Лермонтова. Все версии

Присматриваясь более внимательно к набору тогдашних развлечений, увидим, что самым распространенным из них были танцы. Все свободное время, отмечал биограф Лермонтова П. К. Мартьянов, молодежь употребляла на «плясы», плясы без конца, где только возможно: у «хозяек ли вод» или на импровизированных балах и вечерах в гостинице Найтаки и других благодатных уголках. «Раз или два в неделю мы собирались в залу ресторации Найтаки и плясали до упаду часов до 12 ночи», – вспоминал один из гостей.

Пятигорские балы, рассказывает другой, довольно благовидны: зала, где танцуют, просторна, опрятно содержана, изрядно освещена, музыка порядочная. Приезжие дамы корчат большую простоту в одежде, но в наряде их проглядывает иногда тайное изящество, что вовсе нелишнее, если выкинуто со вкусом. Пестрота военных мундиров, разнообразие фрачных покроев и причесок, различие приемов от знатной барыни до бедной жены гарнизонного офицера, от столичного денди до офицера Пятигорского линейного батальона, который смело выступает с огромными эполетами, с галстуком, выходящим из воротника на четверть, и до чиновника во фраке, с длинными почти до полу фалдами, с высокими брыжами, подпирающими щеки, – все это прелюбопытно и занимательно.

Когда все эти лица, бледные, изнуренные от лечения, задвигаются, невольно помыслишь о сатанинской пляске. И тут же, для довершения картины, проделки пехотных офицеров ногами, жеманство провинциального селадона, шпоры поселенного улана, припрыжка и каблуки гусара, тяжелые шаги кирасира, притворная степенность артиллериста, педантские движения офицера Генерального штаба, проказы моряка, грубые дерзкие ухватки казако-лампасного драгуна. Воспоминаний о балах в пятигорской Ресторации сохранилось немало, включая и описания, которые находим в романе «Герой нашего времени».

Главный зал Казенной ресторации

Ф. Туркестанов, 1852

Как уже упоминалось, Ресторация предоставляла курортной публике возможность развлекаться и по-иному. Популярная с первых лет существования курорта карточная игра сделалась со временем настоящим поветрием. Играли в частных домах, например у Мерлини, где имелось несколько ломберных столов. Но особенно жаркие карточные баталии шли в Ресторации. Так, известно, что А. С. Пушкин, приехав на Горячие Воды в 1829 году, неделю не выходил из гостиницы и проигрался, как говорится, «в пух и прах». И в лермонтовские времена, по словам одного из гостей курорта, многие просиживают ночи напролет за картами и прямо от столов как тени побредут к водам. Частенько молодежь перекочевывала с бульвара к Найтаки, и там, в задних комнатах, а когда зало было свободно, то и в зале, которое завсегдатаями называлось не иначе чем «казино», на зеленых столах, за грудами золота, серебра и ассигнаций, резалась сколько хотела. В Ресторации имелись даже специальные помещения для игры. А. Арнольди вспоминал: «Помню… кирасира Мацнева, которому я проиграл 500 рублей из 12 000 им заложенных и которые заманчиво разбросаны были в разных видах по столу в одной из комнат гостиницы, носившей название chambre infernale (инфернальная, то есть „адская“ комната. – Фр. )». Не зря же Лермонтов в одном из своих экспромтов сказал о Пятигорске:

Кстати, о женщинах. Может быть, людям серьезно больным было и не до них. Но среди приезжих, как мы знаем, имелось немало более или менее здоровых людей – молодых и не очень, которых волновали особы противоположного пола. И потому неотъемлемую часть курортного их бытия составляло ухаживание за дамами и юными девицами, которых маменьки привозили на Воды в расчете найти здесь для них приличную партию. Случались на этой почве и казусы. Биограф Лермонтова П. Мартьянов описывал случай, ставший известным Лермонтову, о котором он рассказал Марии Ивановне Верзилиной, – «о каком-то калужском помещике, который привез на Воды трех дочерей с целью выдать их замуж за кавказских офицеров и, не найдя им женихов, бросил их и уехал домой один». Рассказ этот Михаил Юрьевич закончил так:

«Сколько романов тут случалось – не перечтешь!» – вспоминал старожил Пятигорска Кирилл Карпов. А известный лермонтовский персонаж доктор Вернер отмечал: «Здесь, на водах, преопасный воздух: сколько я видел прекрасных молодых людей, достойных лучшей участи и уезжавших отсюда прямо под венец».

Но, конечно, далеко не все посетители Вод, особенно из тех, кто приехал с театра боевых действий, чтобы отдохнуть и развлечься, довольствовались платоническим ухаживанием за барышнями из «благородных семейств». Да и среди одиноких лечащихся явно имелось немало желавших «порезвиться» вдали от семьи. Как же все они находили выход из положения?

Об этом весьма деликатном предмете практически не сохранилось сведений. Разве что П. Мартьянов вскользь роняет: «Порой (и даже весьма нередко) ухаживание за дамами сменялось исканием благосклонности более доступных и ветреных особ – дам червонных, бубновых и пиковых». Кто были эти особы? Тут мы вынуждены вступить в область догадок и предположений. Не исключено, что среди владелиц пятигорских домов встречались не слишком щепетильные вдовушки и в меру целомудренные девицы, которые в придачу к квартире обеспечивали своих постояльцев и любовными утехами. Но таких вряд ли находилось много, иначе стоустая людская молва донесла бы какие-то сведения об этом до наших дней. Скорее подобных «дам» следовало искать в Солдатской слободке, хотя радости своим кавалерам они могли доставить немного. Вспомним разговор проезжающих через слободку братьев Пустогородовых, героев романа «Проделки на Кавказе»:

«– Откуда набрали таких уродов? – возразил меньшой Пустогородов. – Ни одного порядочного женского личика!

– Жены солдатские привозятся сюда из России к мужьям.

– Бедные мужья!..»

Кое-кто считает, что особ легкого поведения поставляла курортникам станица Горячеводская. Возможно, такое и было, но только в более поздние времена. К началу же 40-х годов прошло всего полтора десятка лет с той поры, как на берега Подкумка переселилось около полутора сотен казачьих семейств, образовавших станицу. Много ли в них могло оказаться женщин и девиц вольного поведения, особенно если учесть строгие правила казачьей морали? Нет уж, если и искать «жриц любви», то в основном – среди приезжих дам. Тех, что, подобно модисткам и шляпницам, приезжали в начале каждого сезона на заработки. Наверное, и они были не столь уж высокого «качества». Косвенным указанием на это может служить еще один стихотворный экспромт, приписываемый Лермонтову. Публикуется он в таком виде: