Вадим Хачиков - Тайна гибели Лермонтова. Все версии

Ну а что же достоверного известно о князе В. С. Голицыне? Родился Владимир Сергеевич в 1794 году и принадлежал к обширному, чрезвычайно разветвленному княжескому роду, берущему начало (как и род Трубецких) от великого князя литовского Гидемина. Родственные отношения связывали Голицыных со многими аристократическими семействами России. Следуя семейной традиции, Владимир Голицын стал военным, совсем еще юным офицером участвовал в Отечественной войне 1812 года, затем на Кавказе воевал под командованием А. П. Ермолова. В середине 30-х годов он, числившийся полковником Гвардейского Генерального штаба, уволился из армии и находился на статской службе в Ставрополе, но через некоторое время вернулся на военную службу.

Владимир Сергеевич Голицын

Неизвестный художник

Надо полагать, что Голицын часто приезжал в Пятигорск, и можно даже предположить, почему. Известно, что князь был очень тучен – Арнольди говорит о нем «толстый Голицын». Вполне вероятно, что с помощью курортного лечения он хотел избавиться от этой проблемы, которая, впрочем, не мешала ему весело проводить время в компании молодежи, которой он, человек состоятельный, любил доставлять удовольствие. Эмилия Шан-Гирей, однажды ошибочно приписав покрытие Провала досками Лермонтову, в другом месте своих воспоминаний указывала действительного «автора» помоста – князя Голицына: «Князь Владимир Сергеевич Голицын, умевший хорошо устраивать празднества… вздумал сделать сюрприз такого рода: устроил помост над Провалом… такой прочный и обширный, что на нем без страха танцевали в шесть пар кадриль».

В архивах управления Кавказских Минеральных Вод за 1837 год найдены документы, относящиеся к этой голицынской затее. Помост действительно был сооружен, и около трех лет «водяное общество» могло удовлетворять свое любопытство, спускаясь на специальном устройстве для осмотра подземного озера, отчего в то время Провал даже стали называть «Голицынским».

Впервые близкое соприкосновение Лермонтова и Голицына произошло в Чечне, в отряде генерала Галафеева летом и осенью 1840 года. Вторично сосланный на Кавказ поэт участвовал в экспедиции. А полковник Голицын, вернувшись на военную службу, в 1839 году командовал кавалерией на левом фланге Кавказской линии и имел возможность наблюдать Лермонтова в боевой обстановке. Рапортуя об итогах осенней экспедиции 1840 года в Малую Чечню, он указывал, что поручик Лермонтов «действовал всюду с отличной храбростью и знанием дела», а в сражении при Валерике проявил «опыт, хладнокровие, мужество».

Их следующая встреча произошла уже в Пятигорске летом 1841 года. Голицын появился на Водах, скорее всего, к концу июня, получив ранение во время экспедиции в Чечне. Рана не помешала ему вести привычный образ жизни. Князь тут же, как обычно, примкнул к молодежи, явно выделяя в ее массе Лермонтова – как офицера, в храбрости которого имел возможность убедиться, и, конечно же, как поэта. Ведь, в отличие от многих кавказских офицеров, он сам не был чужд литературе и искусству – печатался в альманахах, рисовал, играл и пел, чего, несомненно, не мог не оценить Лермонтов.

Ключевым моментом их взаимоотношений, по свидетельству современников, стала размолвка, связанная с организацией бала в Гроте Дианы, которая якобы привела к крупному конфликту и повлияла на многие последующие события. Нужно отметить, что об этом конфликте мы знаем только из двух источников – записок А. Арнольди и воспоминаний Н. Раевского, и последний говорит о резком столкновении Лермонтова и Голицына из-за места проведения бала. Это якобы и привело к взаимным обидам, борьбе самолюбий, в результате чего «лермонтовская банда» все-таки устроила свой бал у Грота Дианы, а князь в пику – свой, в Казенном саду.

Именно рассказ Раевского позволил Висковатову и Мартьянову говорить о врагах Лермонтова, для которых бал у Грота Дианы послужил поводом к активизации действий против поэта. И все последующие биографы повторяли эти версии, варьируя на свой вкус «противопоставление балов», которого фактически и не было, и быть не могло.

Дело в том, что князь, большой любитель увеселений, готовился отметить свои именины – 15 июля – задолго до организации бала у Грота Дианы и, конечно же, заранее включил в программу праздника бал в Казенном саду, где для этого был выстроен специальный павильон, украшенный зеркалами и зеленью. Бал этот пришлось отменить, прежде всего, из-за сильного ливня, который помешал собраться приглашенным. А потом стало известно о дуэли и смерти Лермонтова, что вынудило вообще отложить праздник.

Недоброжелатели князя упрекали его в том, что он совсем не отменил торжество. Но он сумел показать свое самое доброе отношение к Михаилу Юрьевичу другими путями. Именно благодаря Голицыну были совершены необходимые обряды над телом поэта, убитого на дуэли, которого церковные установления приравнивали к самоубийцам. Еще одним свидетельством того, что у князя не было никакой вражды к Лермонтову, служат его письма, написанные вскоре после дуэли. Письмо Голицына к жене – первый достоверный отклик на смерть поэта. А в письме к А. И. Тургеневу А. Я. Булгаков процитировал слова Голицына: «Россия лишилась прекрасного поэта и лучшего офицера. Весь Пятигорск был в сокрушении, да и вся армия жалела о нем».

Вот об этом-то офицере и говорят до сих пор неприязненно некоторые авторы.

А теперь вернемся к событиям.

Среди событий пятигорского лета 1841 года главный интерес как для мемуаристов, так и для позднейших исследователей представляют, естественно, дуэль Лермонтова с Мартыновым и вечер у Верзилиных 13 июля, окончившийся их ссорой. И, как ни странно, почти столь же пристальное внимание жителей и гостей Пятигорска привлекло событие совсем другого плана – бал, состоявшийся в ночь с 8 на 9 июля. О нем имеется чуть ли не десяток сообщений в мемуарной литературе – от простого упоминания до подробнейших описаний самого празднества и подготовки к нему.

Об этом великолепном бале писали не только провинциальные девицы – Эмилия Шан-Гирей и Екатерина Быховец, для которых он мог быть заметным событием в жизни, но и блестящий гвардеец Александр Арнольди, видавший сотни подобных развлечений. Даже помятый жизнью декабрист Лорер очень живо и подробно рассказывал о плясках молодежи и обстановке, в которой они происходили. Нам тоже есть смысл поговорить об этом эпизоде курортной жизни Пятигорска, выяснив, какое место он занял в жизни Лермонтова и какую роль сыграл в общем течении событий того лета. Для начала, суммируя впечатления присутствовавших, нарисуем картину происходившего.