Вадим Хачиков - Тайна гибели Лермонтова. Все версии

„В числе четверых находился и Лермонтов. Он сумел со всеми тремя своими попутчиками до того перессориться на дороге и каждого из них так оскорбить, что все трое ему сделали вызов, он должен был наконец вылезть из фургона и шел пешком до тех пор, пока не приискали ему казаки верховой лошади, которую он купил в Георгиевске. Выбранные секунданты не нашли возможным допустить подобной дуэли троих против одного, считая ее за смертоубийство, и не без труда уладили дело примирением, впрочем очень холодным“.

Лишь чудом не состоялась дуэль между М. Ю. Лермонтовым и лихим кавказским офицером Р. И. Дороховым при первой встрече их в 1840 году, когда оба они участвовали в экспедиции против чеченцев в составе отряда Галафеева…

Последняя околодуэльная ситуация сложилась у М. Ю. Лермонтова с молодым прапорщиком С. Д. Лисаневичем в Пятигорске в 1841 году.

Как видим, молодой, неуживчивый и бесстрашный офицер и смелый, дерзкий поэт мог закончить свой земной путь даже раньше двадцати шести лет, погибнув совсем не от руки Мартынова…»

Перечень впечатляет. Однако…

Из этого устрашающего списка стоит исключить весьма сомнительную дуэль со Столыпиным, а также ссору с офицерами по дороге к Георгиевску, которая попросту выдумана Колюбакиным, поскольку Лермонтов в 1837 году никак не мог служить вместе с ним, а также – мифическую ссору с Лисаневичем, которого не было в Пятигорске до августа 1841 года. Но даже оставшиеся, вполне доказуемые ситуации, указанные Давидовым, далеко не исчерпывают всех способных привести к поединку. Они в избытке имелись, скажем, в Петербурге, где было несравненно больше, чем в Пятигорске, людей, которые знали бы о ненависти к Лермонтову императора Николая Павловича, существуй она на самом деле, – это если принять версию «заговора».

Хватало и в столице знакомых поэта, которые могли быть обижены шутками и насмешками Лермонтова, – на тот случай, если считать причиной его гибели слишком острый язык или дурной характер. Ведь, как вспоминал однополчанин Лермонтова лейб-гусар А. Ф. Тиран, «то время было очень щекотливое: мы любили друг друга, но жизнь была для нас копейка: раз за обедом подтрунивали над одним из наших, что с его ли фигурою ухаживать за дамами, а после обеда – дуэль…».

И в Москве, где Лермонтов провел не так уж мало времени, подобных обстоятельств тоже было предостаточно. Например, А. В. Мещерский вспоминал такой случай: «…раз я застал у него одного гвардейского толстого кирасирского полковника, служившего в то время жертвой всех его сарказмов, и хотя я не мог не смеяться от души остроумию и неистощимому запасу юмора нашего поэта, но не мог также в душе не сострадать его жертве и не удивляться ее долготерпению». Представьте себе, что однажды пришел бы конец долготерпению полковника. Или «молодого князя», упоминаемого в воспоминаниях Ф. Боденштедта – немецкого поэта и переводчика, увидевшего Лермонтова в ресторане в компании друзей в апреле 1841 года, когда он последний раз ехал на Кавказ: «Я заметил… что шпильки его часто переходили в личности; но, получив несколько раз резкий отпор от Олсуфьева, он счел за лучшее избирать мишенью своих шуток только молодого князя. Некоторое время тот добродушно переносил остроты Лермонтова; но наконец и ему уже стало невмочь, и он с достоинством умерил его пыл, показав этим, что при всей ограниченности ума он порядочный человек».

Заметим попутно, что и с Мартыновым Михаил Юрьевич провел в Москве более двух недель по дороге на Кавказ весной 1837 года. Наверняка их общение не обходилось без шуток и подтрунивания Лермонтова над приятелем, которые тоже могли бы кончиться дуэлью, если бы Мартынов имел к тому желание или повод.

И на Кавказе, в том же Ставрополе, Лермонтова окружали как хорошо осведомленные о столичных настроениях лица, так и достаточно вспыльчивые приятели. Один из них, А. Д. Есаков, рассказывал: «…он школьничал со мной до пределов возможного, а когда замечал, что теряю терпение (что, впрочем, недолго заставляло себя ждать), он, бывало, ласковым словом, добрым взглядом или поцелуем тотчас уймет мой пыл». Ну а если бы Лермонтов все-таки не сумел или не успел бы «унять пыл» Есакова или еще кого-либо из обиженных им ставропольцев?

Даже в экспедиционном отряде у него могла случиться – и вправду чуть не случилась – дуэль с Руфином Дороховым. «На каком-то увеселительном вечере, – вспоминал тот, – мы чуть с ним не посчитались очень крупно – мне показалось, что Лермонтов трезвее всех нас, ничего не пьет и смотрит на меня насмешливо. То, что он был трезвее меня, – совершенная правда, но он вовсе не глядел на меня косо и пил сколько следует, только, как впоследствии оказалось, – на его натуру, совсем не богатырскую, вино почти не производило никакого действия… Мало-помалу неприятное впечатление, им на меня произведенное, стало изглаживаться». Вот вам еще одна ситуация, вполне реально чреватая дуэлью.

Так не случилось же у Лермонтова дуэли – ни в отряде, ни в Петербурге (поединок с Барантом – особая статья), ни в Москве или в Ставрополе! Судьба настигла его в маленьком и тихом курортном городке, где, как мы выяснили, и врагов у Лермонтова не было, и приятели его окружали, хорошо знакомые и с ним, и с его манерой шутить. Так почему же именно здесь произошла дуэль?

Напрашивается вывод: значит, именно в Пятигорске существовали изначально или возникли летом сорок первого года некие обстоятельства, которые отсутствовали во всех других местах, во все иные времена. Они-то и вызвали конфликт. Чтобы выяснить, в чем состояли эти обстоятельства, поинтересуемся: почему тем человеком, который вызвал Лермонтова на дуэль и убил его, оказался именно Мартынов? Мог ли сделать это кто-нибудь другой?

Вопрос кажется простым: всем известно, что Лермонтов доводил приятеля своими шутками, которых самолюбивый Мартынов вынести не смог. Вот он и не нашел ничего лучшего как стреляться. Но зададим еще один вопрос: неужели за всю десятилетнюю историю их отношений у приятелей не возникало ни одного конфликта? Почему же именно пятигорский привел к дуэли?

И еще вопрос: неужели же в окружении поэта не было этих, «других», не меньше заслуживающих насмешек? Представьте себе, были. Возьмем, например, некоего поэта, упоминаемого в воспоминаниях Н. Раевского и А. Васильчикова. Помните, у Раевского: «Был у нас чиновничек из Петербурга… стишки писал… Попросит его Михаил Юрьевич почитать что-нибудь и хвалит, да так хвалит, что мы рады были себе языки пооткусывать, лишь бы хохот свой скрыть». Стихотворцы, как правило, народ амбициозный. И если бы нашелся доброхот, который настойчиво внушал бы «поэту», что Лермонтов попросту издевается над ним, тот вполне бы мог оскорбиться и послать насмешнику вызов. Или настроить на дуэль Мартынова…