Вадим Хачиков - Тайна гибели Лермонтова. Все версии

Тут, кстати, самое время вспомнить еще одну малоизвестную гипотезу, указывающую на причину ссоры и, соответственно, дуэли. Статья А. Корнеева «Погиб поэт, невольник чести» в «Российской газете» за 19 октября 1994 года имеет подзаголовок: «Пистолет убийцы Лермонтова, по-видимому, направлял темный аферист, тайный агент Третьего отделения, между прочим пописывавший стишки». Имеется в виду Наркиз Иванович Тарасенко-Отрешков. Очень возможно, что этот камер-юнкер, да еще, по слухам, связанный с шефом жандармов, мог знать о недовольстве двора строптивым поэтом. И соответственно настроить Мартынова, как и утверждает автор статьи.

Только вот и А. Корнеев страдает незнанием реалий пятигорского лета 1841 года. А они таковы: братья Тарасенко-Отрешковы приехали в Пятигорск к началу июля и в лермонтовскую компанию не входили, хотя Наркиз, как уже говорилось ранее, был близок к семействам Столыпиных и Лермонтовых. С Мартыновым же они знакомы не были. И потому очень и очень сомнительно, чтобы всего за несколько дней Наркиз, да еще наблюдая за ситуацией со стороны, смог бы разобраться в отношениях приятелей, познакомиться и сблизиться с Мартыновым настолько, чтобы уговорить Николая Соломоновича вызвать Михаила Юрьевича на дуэль.

Так что оставим в покое камер-юнкера и других кандидатов в дуэлянты. Пожалуйста, вот они! Столь же близким соседом Лермонтова, как и Мартынов (жил с противоположной стороны усадьбы Чилаева, в доме Уманова), был уже упоминавшийся Александр Тиран, однополчанин Лермонтова, учившийся вместе с ним и в юнкерской школе. Один из петербургских приятелей поэта, князь М. Б. Лобанов-Ростовский, вспоминал об их отношениях: «Он (Лермонтов) не мог жить без того, чтобы не насмехаться над кем-либо; таких лиц было несколько в полку, и между ними один, который был излюбленным объектом его преследований. Правда, это был смешной дурак, к тому же имевший несчастье носить фамилию Тиран; Лермонтов сочинил песню о злоключениях и невзгодах Тирана, которую нельзя было слушать без смеха; ее распевали во все горло хором в уши этому бедняге». Сопоставим это с приведенным выше утверждением самого Тирана насчет того, что «…жизнь была для нас копейка…», и подумаем, стал бы человек с такими принципами терпеть постоянные насмешки над собой?

Так терпел же, не думая вызывать насмешника на дуэль. Ни в Петербурге, ни в Пятигорске! А тот же Арнольди, не отличавшийся великим умом, да и другие столичные гвардейцы тоже, наверное, страдали от шуточек и «подковырок» Лермонтова, подобных тем, что доставались на долю Мартынова. Еще год назад здесь можно было бы вспомнить и Лисаневича, которому якобы доставалось немало обидных шуточек Лермонтова. Только недавняя публикация Д. Алексеева убедительно доказала, что Лисаневича в то время не было в Пятигорске. Стало быть, исключим его из числа обиженных и подумаем, почему никому из них в голову не пришло стреляться с обидчиком. Шутки были не столь остры? А может быть, дело в том, что «другие» просто не попадали во власть обстоятельств, повлиявших на Мартынова?

Что же это за обстоятельства? Вспомним: рассматривая лермонтовское окружение, мы отмечали, что вся эта публика вела примерно одинаковый образ жизни, вращалась в одном и том же кругу знакомых. За одним-единственным исключением: Арнольди, Тиран и прочие гвардейские офицеры не были вхожи в дом Верзилиных. Тогда выходит, что именно с небольшим кругом лиц, посещавших генеральскую гостиную, и связано нечто, так подействовавшее на Мартынова, что тот, презрев добрые приятельские отношения, сделался врагом Лермонтова? Скажем, возникла в той компании ситуация, вынудившая Николая Соломоновича не просто поссориться с приятелем, а возненавидеть его настолько, чтобы убить на дуэли. Или нашелся кто-то, подстрекавший Мартынова к ссоре, играя на его самолюбии и обидах за шутки Михаила Юрьевича.

С ситуацией повременим, сначала поищем подстрекателя. Кто же это мог быть? За исключением неких случайных лиц, упоминаемых Висковатовым и Мартьяновым, у Верзилиных бывали люди хорошо нам известные – С. Трубецкой, М. Глебов, Л. Пушкин, М. Дмитриевский – самое доброе отношение к Михаилу Юрьевичу позволяет нам спокойно исключить их из числа возможных «подстрекателей». Едва ли могли оказаться в их числе пожилой и добродушный полковник Зельмиц или совсем юный Бенкендорф.

Остается единственная фигура – князь А. И. Васильчиков, который находится под сильным подозрением у многих биографов Лермонтова. П. Мартьянов, например, называя Мартынова орудием в руках «мерлинистов», считал Васильчикова их направляющей рукой. Позднее многие видели князя тайным врагом поэта, который настраивал против него Мартынова и сделал все, чтобы дуэль состоялась. Насколько справедливы эти обвинения?

Как известно, впервые они прозвучали из уст домохозяина, В. И. Чилаева, и более никем из современников не были подтверждены. Чилаев же вполне мог руководствоваться какими-то личными обидами, которые нанес ему титулованный постоялец. Если же посмотреть на отношения Лермонтова и Васильчикова непредвзято, то мы увидим, что летом 1841 года в Пятигорске они встретились далеко не впервые. Васильчиков входил в петербургское окружение Лермонтова, состоял членом так называемого «кружка шестнадцати». Их встречи случались также в Москве и неоднократно на Кавказе – и в 1840, и в 1841 году. Так почему же Васильчиков раньше не попытался натравить на поэта кого-то из общих знакомых?

Но, пожалуй, более весомый аргумент в защиту князя – слишком малая его возможность влиять на Мартынова. Ведь мы знаем, что Мартынов появился в Пятигорске и снял квартиру по соседству лишь в конце июня. Скорее всего, до этого они с князем даже не были знакомы. Так что, подобно Наркизу Тарасенко-Отрешкову, Васильчиков имел слишком мало времени и возможностей для настраивания Мартынова против Лермонтова.

Не стоит исключать и такой резон: князь был на несколько лет моложе Николая Соломоновича, а потому не являлся для него таким авторитетом, как, скажем, сверстники – Столыпин или Трубецкой. К тому же он был штатским человеком, так называемым «шпаком», и на таких военные смотрели свысока. И жил он хоть и поблизости, но все же не в соседней комнате, как тот же Глебов. И вряд ли мог так активно воздействовать на Мартынова, чтобы за столь короткий срок – менее двух недель – обрести власть над сознанием и волей мало знакомого ему человека и внушить тому желание убить своего старого и доброго приятеля. Нет-нет, зловредное воздействие Васильчикова – еще одна легенда, вызванная незнанием реалий пятигорской жизни того лета!

Выходит, не было в верзилинской компании человека, который бы и достаточно близко знал Мартынова, и был хорошо осведомлен о задевающих его острых и ядовитых шутках Лермонтова, и, главное, имел бы на него достаточно большое влияние, чтобы спровоцировать ссору.