Вадим Хачиков - Тайна гибели Лермонтова. Все версии

Целых семь лет пришлось ему тянуть солдатскую лямку, прежде чем он избавился от нее. В 1827 году его направили на Кавказ. Там, по распоряжению А. П. Ермолова, Дорохов попал в Нижегородский драгунский полк. И после того, как он принял участие в боевых действиях против турок, проявив чудеса храбрости, в декабре 1827 года его произвели в унтер-офицеры, а месяц спустя – в прапорщики. Очень скоро Дорохов был награжден золотой саблей и произведен в поручики. А в 1837 году, получив чин штабс-капитана, Дорохов оставил армию и поселился в Москве. Но тут он стал крупно играть. И однажды, ударив нечестного игрока кинжалом, чуть не убил его, за что и был в 1838 году вторично разжалован в солдаты. Как видим, опять не за дуэль!

Снова попав в Кавказский корпус, Дорохов вскоре был представлен к чину прапорщика. Но получил его только 16 апреля 1841 года и тогда же был награжден солдатским Георгиевским крестом за дела в Чечне, где командовал той самой «командой охотников», которую после ранения передал Лермонтову.

Впрочем, и здесь не обошлось без легенд. Например, Э. Герштейн в своей книге «Судьба Лермонтова» пишет: «Ранение Дорохова в ногу было тяжелым. Один глаз был поврежден (следствие контузии головы)». Но вот письмо Л. С. Пушкина их общему приятелю М. В. Юзефовичу: «Что тебе наврал Дорохов? Мне кажется из твоего письма, что он себя все-таки выставляет каким-то героем романтическим и полусмертельно раненным. Дело в том, что он, разумеется, вел себя очень хорошо, командовал сотнею, которая была в деле более прочих, получил пресчастливую рану в мякиш ноги и уверяет, что контужен в голову. Опасения его насчет Лермонтова, принявшего его командование, ни на чем не основано; командование же самое пустое, вскоре уничтоженное, а учрежденное единственно для предлога к представлению». Контузия Дорохова была явно не тяжелой – несколько минут спустя он вновь был в бою, что отмечено в представлении к награде. И его ранение, как видим, оказалось «пресчастливым» – то есть легким, но позволяющим побыть на Водах.

Каким человеком был Руфин Иванович? Среди отрицательных черт Дорохова современники отмечали пристрастие к карточной игре, несдержанность и горячность, «неукротимый нрав, который проявлялся в нем ни с того ни с сего». Письмо Льва Пушкина заставляет предполагать в нем и умение выдать желаемое за действительное, а то и просто похвастаться. Может быть, именно благодаря этому и родилась версия о четырнадцати дуэлях?

Вместе с тем люди, хорошо знавшие Дорохова, указывали на его доверчивость, благородство, доброту, великодушие. И конечно, на смелость – «это был человек, даже на Кавказе, среди множества храбрых людей, поражавший холодной решительной смелостью». Декабрист Гангеблов вспоминал: «Он всегда держался с достоинством, это был приятный собеседник, остер и находчив». Известно, что Дорохов сам писал стихи, дружил с Пушкиным и другими литераторами. Остаток своей короткой жизни он провел на Кавказе, продолжая воевать в невысоких офицерских чинах. И в январе 1852 года был изрублен в Гойтинском ущелье, где отряд генерал-майора Круковского попал в засаду и полностью погиб во главе с командиром.

Вполне понятно, что жизнь Руфина Ивановича давала немало оснований для мифов и легенд, которые еще умножились после того, как Лев Толстой сделал его прототипом своего Долохова – бесшабашного гвардейца и дуэлянта в романе «Война и мир». Думается, что нередко мемуаристы и исследователи просто отождествляли Дорохова с Долоховым.

Ну а какую роль сыграл Дорохов в лермонтовской дуэли? Как отмечалось выше, здесь тоже много нафантазировано, причем, главным образом, последующими авторами. Современники, особенно участники событий и близкие к ним люди о Дорохове говорят мало или вообще ничего не говорят. Так, бывший писарь пятигорского комендантского управления К. Карпов, любивший присочинить, рассказывая журналисту С. Филиппову о дуэли, указывал, что, прибыв на место, Лермонтов увидел рядом с Мартыновым державшего ящик с пистолетами Дорохова, которого ранее тот же Карпов характеризовал как буяна и бретера, разжалованного за дуэли. Более осведомленная Э. Шан-Гирей о присутствии Дорохова на месте поединка упоминает вскользь. И к тому же подчеркивает, что несправедливо подозревать Дорохова в подстрекательстве к поединку. Наконец, непосредственный участник дуэли, князь Васильчиков, уже много лет спустя, и после настойчивых вопросов Висковатого о присутствии на поединке Дорохова, ответил весьма неопределенно: «…может быть, и был».

Тем не менее биограф Лермонтова П. А. Висковатов почти через полвека после гибели поэта утверждал, что Дорохов активно участвовал в подготовке поединка, так как сам якобы был заядлым дуэлянтом (опять пресловутые 14 дуэлей!), за что не раз был разжалован. Мол, для таких как он «дуэль представляла приятное препровождение времени, щекотавшее нервы и нарушавшее единообразие жизни». Ссылаясь на слова некоторых старых пятигорчан, Висковатов утверждал, что 15 июля он как-то подозрительно суетился, много разъезжал по Пятигорску. И что знавшие его люди якобы говорили: «Что-нибудь да затевается недоброе, если Дорохов так суетится!»

Эту фразу передала Висковатову супруга священника Павла Александровского, сорок с лишним лет спустя выступившая в журнале «Нива» с воспоминаниями о событиях, связанных с дуэлью. Она утверждала, что накануне дуэли Дорохов выпросил у ее мужа лошадь. И, узнав о гибели Лермонтова на дуэли, протоиерей якобы сказал: «Чувствую невольно себя виновным в этом случае, что дал лошадь. Без Дорохова это могло бы окончиться примирением, а он взялся за это дело и привел к такому окончанию». Возможно, такое отношение отца Павла к Дорохову было связано с инцидентом перед похоронами Лермонтова. Ведь не исключено, что священником, которого хотел избить Дорохов за несогласие участвовать в похоронах, был именно Павел Александровский, хотя, скорее всего, это был Василий Эрастов.

В заключение обратимся к встрече Дорохова с писателем А. Дружининым, которая произошла в Пятигорске в 1852 году, незадолго до отъезда Руфина Ивановича в экспедицию, из которой он не вернулся. Рассказав об этой встрече, Дружинин замечает: «Как ни хотелось бы и нам поделиться с публикою запасом сведений о службе Лермонтова на Кавказе – историею его кончины, рассказанной нам на самом ее театре с большими подробностям, и – мы хорошо знаем, что для таких подробностей и сведений не пришло время».

Кое-кто из современных исследователей, особенно считающих, что в Пятигорске имелись враги Лермонтова, которые и спровоцировали дуэль, убеждены: Дорохову было многое известно о причастности к гибели поэта очень значительных лиц, вплоть до самого императора Николая I. Поэтому, мол, Дорохов не хотел касаться событий лета 1841 года. Возражая против подобных утверждений, литературовед К. Н. Григорьян предположил, что встреча с Дороховым состоялась в то время, когда Дружинин, «после удачного дебюта повестью „Полинька Сакс“, лелеял еще мечту о писательской карьере. Не является ли эпизод встречи с Дороховым на Кавказе (она могла иметь место) в том виде, как он преподносится в статье, если не мистификацией, то, может быть, литературным приемом, допускающим вольное обращение с фактами?»