Дмитрий Володихин - Рюриковичи

Иного рода царская милость и пожалование были явлены Псковской земле в трудный час. В 1592 году в северных областях России началась эпидемия, от которой не знали спасения. Государь, твердый в вере, уповающий на помощь Божью, решил прибегнуть к небесному заступничеству. По словам Псковской летописи, он «прислал со святою водою с Москвы чюдотворцовых мощей Петра, Алексея, Ионы, и мед чудотворцов Алексеев». По мнению самих псковичей, именно эта мера и оказалась спасительной: «С тех мест преста мор».

Уже в зрелых годах царь с царицей получили то утешение, которого лишены были в юности. В июне 1592 года у них родилась девочка, царевна Феодосия. Однако царская радость вышла недолгой. Не известна причина, по которой маленькая царевна скончалась; известно лишь то, что она не пережила младенческого возраста. 25 января 1594 года «преставися благочестивая царевна Феодосия Федоровна, единочадная царя Федора Ивановича дщерь, и погребена бысть в Вознесенском девичье монастыре, в церкви Вознесения Господа нашего Иисуса Христа, с прежними благочестивыми царицами и с княгинями великими. Царь же Феодор Иванович печален бысть многое время, и плач бысть на Москве велий, и повеле государь по монастырем и по храмом и нищим давати милостыню», — говорит летопись. С 1930 года и поныне тело несчастной девочки покоится в Архангельском соборе Московского Кремля.

Вероятно, смерть дочери худо повлияла на здоровье Федора Ивановича, а ведь он и до того не отличался телесной крепостью. Дочь свою московский государь пережил всего на четыре года, далеко не дожив до старческого возраста.

Одним из величайших событий, случившихся в царствование Федора Ивановича, стало учреждение патриаршего престола в Москве. Патриаршая кафедра пришла на замену митрополичьей, утвердившейся здесь еще в XIV столетии. Это поставило Русскую православную церковь на одну ступень с древнейшими церквями Восточного христианства — Константинопольской, Иерусалимской, Александрийской и Антиохийской.

Государь Федор Иванович оказался в числе главных участников грандиозного действия, связанного с введением патриаршества.

В июне 1586 года в пределах Московского государства появился патриарх Антиохийский Иоаким, искавший милостыни. Правительство приняло его ласково и обставило его приезд с необыкновенной пышностью, даже пригласив на обед к государю. Но Церковь отнеслась к визиту Иоакима настороженно, чуть ли не холодно. В российской столице очень хорошо знали, в каком состоянии находятся иерархи Православного Востока. С Москвой их связывала «дорога смирения»: туда ехали, надеясь получить русские деньги на устройство самых насущных дел. А получая необходимые средства, сталкивались с подозрительным отношением. Эти подозрения имели под собой вескую основу: греческие православные иерархи действовали под полным контролем турецких мусульманских властей либо оказывались в тесной связи с Ватиканом; значительная часть греческих «книжников» получала богословское образование на Западе, в латинизированных училищах. Глядя на это, русские архиереи испытывали сомнения в стойкости веры греческих церковных властей. Иной раз подобные сомнения оказывались верными.

Когда патриарх Иоаким встретился с митрополитом Дионисием в Успенском соборе, в присутствии высшего духовенства, глава Русской церкви едва сдвинулся с места ему навстречу; более того, Дионисий, хотя и пребывал в более низком сане, первым благословил гостя, вместо того чтобы смиренно принять от него благословение. Иоакима не пригласили служить литургию и даже не пустили в алтарь. В ответ патриарх ограничился лишь кратким замечанием в адрес митрополита.

Вскоре после инцидента в Успенском соборе государь Федор Иванович выступил в Боярской думе. Среди прочего, монарх заявил о своем желании, «если Богу угодно и писания божественныя не запрещают, устроить в Москве превысочайший престол патриаршеский». На это присутствующие согласились, решив обратиться за утверждением к патриархам Православного Востока. Предположительно, Федора Ивановича мог подтолкнуть к подобного рода действиям энергичный, суровый и весьма книжный митрополит Московский Дионисий. Несколько месяцев спустя из-за выступления против Годуновых он потеряет митрополичий сан. Однако идея Московского патриаршества, ему, очевидно, принадлежавшая, не была забыта.

Впоследствии, на протяжении нескольких лет, события развивались неспешно. И только в 1589 году их течение ускорилось, увенчавшись благополучным завершением.

Борис Годунов, начав переговоры с Иоакимом, уговорил его взять на себя почетную и ответственную функцию. Надо полагать, не обладая щепетильностью Федора Ивановича в делах веры, конюший напомнил патриарху Антиохийскому, что источник богатой милостыни — двор государя Московского — может откликаться на прошения греческих архиереев с разной интенсивностью… Видимо, для пригляда за святейшим и для раздачи щедрого подаяния вместе с ним отправился в путь русский дипломат Михаил Огарков.

Иоакиму потребовался год, чтобы добраться до дома, установить связь с прочими православными патриархами и начать подготовку к большому церковному собору по столь важному делу. Летом 1587-го в Москву явился некий грек Николай с мольбами о новой порции милостыни, а также докладом о приготовлениях, устроенных по воле Иоакима и патриарха Константинопольского Феолипта. Собор четырех патриархов только еще планировался, глав Иерусалимской и Александрийской церквей только еще пригласили на него, но те пока не доехали до места. Иначе говоря, иерархи Православного Востока не торопились, разбирая проблему, поставленную перед ними энергичной Москвой.

Эту сонную неспешность взорвали внешние обстоятельства. В Москве сменился митрополит [121], а в Константинополе — патриарх. Феолипт был свергнут по воле турецкого султана, и на его месте оказался патриарх Иеремия II, прежде уже бывавший на Константинопольской кафедре. Этот человек, весьма искушенный в богословских вопросах, успешно полемизировавший с протестантами, волевой, умный, вернулся на патриаршую кафедру из ссылки. Здесь он застал полное разорение. Турки за долги отобрали для последующего превращения в мечеть патриарший собор… Константинопольская патриархия находилась в плачевном состоянии, духовенство ее бедствовало от ужасающей нищеты.

Смена патриарха и открывшиеся Иеремии обстоятельства не позволяли ему сколько-нибудь продвинуть дело, о котором радели в Москве. Но молва о чудесном нищелюбии Федора Ивановича, наделявшего восточных иерархов с великой щедростью, позвала Иеремию в путь. Собираясь посетить столицу России, он думал о том, как поправить дела патриаршей кафедры в Константинополе, но никак не ожидал, что от него потребуют учредить новую патриаршую кафедру в Москве.