Евгений Беркович - Одиссея Петера Прингсхайма

« Ах, боже мой, если бы только мой Генрих про это знал, он бы сразу что-нибудь предпринял, чтобы это прекратить. К сожалению, в его окружении есть несколько неприятных людей. Это, конечно, абсолютно грязное свинство. Но я скажу моему Генриху. Он такой приятный мальчик – всегда поздравляет меня с днем рождения, шлет цветы и другие подарки. Итак, если я скажу ему только слово, он все приведет в порядок » [140].

В конце разговора между двумя дамами возникла напряженность, из которой Анни Гейзенберг удалось ловко вывернуться. Анна Мария Гиммлер вдруг положила руку на плечо уже собиравшейся уходить матери Вернера Гейзенберга и неуверенно спросила, заглядывая ей в глаза: « Может быть, Вы думаете, что мой сын выбрал неправильный жизненный путь? ». Госпожа Гейзенберг ответила дипломатично:

« Ах, госпожа Гиммлер, мы, матери, ничегошеньки не понимаем в политике, ни в делах вашего сына, ни в делах моего. Но мы твердо знаем, что мы должны заботиться о наших детях. Вот почему я к вам пришла » [141].

Госпожа Гиммлер посоветовала Гейзенбергу написать письмо непосредственно ее сыну, и обязалась непременно передать ему это послание. Все так и было сделано, и после тщательной, длившейся почти год проверки, учиненной физику службами СС, все обвинения в его адрес были отклонены, и ему доверили руководить созданием немецкой «урановой машины», т. е. атомного реактора.

Во время проверки Гейзенбергу пришлось перенести немало тяжелых минут, о которых он помнил всю жизнь. В своих воспоминаниях « Часть и целое », вышедших в 1969 году, Вернер вспоминает, как осенью 1939 года он сказал Вайцзекеру: « Ты же знаешь, что еще год назад меня неоднократно допрашивало гестапо, и мне неприятно даже вспоминать о подвале на Принц-Альбрехт-штрассе, где на стене было жирными буквами написано: „Дышите глубоко и спокойно“ » [142].

Окончательной реабилитации Гейзенберг ждал целый год. Только 21 июля 1938 года рейхсфюрер СС сообщил ему в письме, что обвинения против физика, выдвинутые в статье из « Черного корпуса », признаны не соответствующими действительности:

« Как Вы и советовали мне через мою семью, я приказал расследовать Ваш случай с особой тщательностью и дотошностью. Я рад сообщить, что не согласен с нападками на Вас в статье из «Черного корпуса» и что я запретил делать что-либо подобное в будущем » [143].

Репрессий молодой нобелевский лауреат избежал, но стать преемником своего учителя Зоммерфельда на кафедре теоретической физики ему так и не дали. Партийные руководители национал-социалистов из канцелярии Рудольфа Гесса и управляемый ими Союз доцентов стояли на стороне «арийской физики» и были категорически против назначения Гейзенберга профессором в Мюнхен.

Осенью 1939 года после разговора в министерстве науки, воспитания и народного образования Вернер окончательно понял бессмысленность дальнейшей борьбы и сам снял свою кандидатуру. Гиммлер и Руст обещали ему найти другое подходящее место, но вплоть до организации «Уранового проекта» ничего из обещанного сделано не было. Начавшаяся первого сентября 1939 года война отодвинула научные проблемы на второй план. После четырех лет бесплодных усилий найти подходящего физика-теоретика на место Зоммерфельда, министерство сдалось: одобрило кандидатуру Вильгельма Мюллера [144] предложенную националистическим Союзом доцентов. Новый профессор теоретической физики с первого декабря 1939 года занял университетскую кафедру в Мюнхене. Худшей кандидатуры трудно было предложить.

Собственно теорией Мюллер никогда не занимался, у него не было ни одной научной статьи в физических журналах. Он даже не стал членом Немецкого физического общества. Область его интересов ограничивалась прикладной аэродинамикой, где он никогда не выходил за пределы классической физики. Главной заслугой нового преемника Зоммерфельда была написанная им полемическая брошюра « Еврейство и наука » [145], вышедшая в свет в 1936 году, в которой он остро критиковал теорию относительности как типично еврейское создание.

Через год после назначения Мюллера стало ясно, что преподавание теоретической физики в Мюнхенском университете прекратилось. Зоммерфельд окончательно ушел на почетную пенсию, его ассистент Отто Шерцер [146] получил назначение в Дармштадт, и лекции по теории в Мюнхене стало читать некому. Вальтер Герлах [147], профессор экспериментальной физики Мюнхенского университета, написал новому декану философского факультета ботанику Фридриху фон Фаберу о критической ситуации, сложившейся в отделении физики (письмо от 15 октября 1940). Убежденный национал-социалист Фарбер решительно встал на защиту Мюллера:

« Ваше утверждение, что в течение трех семестров не читается теоретическая физика, не соответствует действительности. Каждый может, взглянув на расписание лекций, убедиться в том, что теоретическая физика у нас читается. Если же Вы теоретическую физику понимаете в смысле Эйнштейна-Зоммерфельда, то должен Вам сообщить, что ничего подобного больше в Мюнхене читаться не будет. Назначение профессора Мюллер для того и состоялось, чтобы окончательно закрепить это изменение. С удовольствием подтверждаю, что то, как проф. Мюллер восстанавливает честь теоретической физики, полностью одобряется и поддерживается преподавательским составом » [148].

Казалось, что триумф «арийской физики» полный и окончательный. Но эта победа оказалась лишь тактическим успехом. Стратегически же статья в « Черном корпусе » привела к поражению сторонников Ленарда и Штарка. Она вызвала растущее сопротивление в рядах физиков-профессионалов. До этого большинство ученых старалось держаться от политики подальше. Но теперь стало ясно: если даже нобелевского лауреата и признанного всем миром теоретика можно лишить заслуженного места работы, то с менее известными физиками сторонники «партийной науки» могут сделать все, что угодно. Активность противников «арийской физики» заметно выросла.

К этому надо добавить, что и самой науке в эти месяцы происходили революционные изменения. В январе 1939 года Отто Ган [149] и Фриц Штрассман [150] опубликовали работу о расщеплении ядра урана. Через месяц Лиза Мейтнер [151] и ее племянник Отто Фриш [152] дали теоретическое обоснование этого процесса. Многие физики сразу почувствовали, что человечество вступило в новую эру, огромная атомная энергия теоретически становилась доступной для использования как в мирных, так и в военных целях. Роль физики в жизни общества должна была неизмеримо вырасти, но в Германии процесс шел в другом направлении.

Нацисты не уделяли серьезного внимания фундаментальным наукам, особенно теоретической физике. Партийное руководство в этом полностью стояло на позиции «арийской физики». В результате наука, в которой раньше немцы были мировыми лидерами, хирела, теряла престиж у молодежи, не могла больше похвастаться выдающимися результатами. Катастрофически сокращалось число студентов-физиков, многие университеты не могли заполнить вакантные профессорские места.