Игорь Соркин - Воздушный витязь

— Полетели мои соколы, — с теплотой в голосе говорит генерал. — Что-то будет?! Вы знаете, господа, — поворачивается он к членам американской миссии, — это просто фантастично. Всего лишь каких-нибудь несколько лет назад родилась авиатика, и вот самолеты летят ночью бомбить вражеский стан. А в будущем станем свидетелями еще более разительных феноменов авиации.

— Карашо, — изрекает один американец, — рашен льотчик ошень молодцы.

…Евграф Николаевич постепенно набирает высоту на своем "вуазене". Слева от себя он видит на такой же высоте аппарат Грезо, справа — "моран", ведомый Пуарэ. Теперь не сбиться бы с курса и точно выйти на цель. Крутень и Казаков зорко смотрят на землю, освещенную половинкой луны, что дает возможность видеть отдельные ориентиры. "Луна слева, это хорошая примета", — мелькает у командира неожиданная мысль.

Самолеты — над расположением противника. Немцы молчат, не обстреливают. Значит, не ждали. Но в расчетном месте, где надо было визуально бросать бомбы, оказалась густая облачность. Она простиралась на большое расстояние, словно щитом прикрывая землю. Бомбить неприцельно, наугад было пустой забавой. Надо, чтобы снаряды попали в цель, иначе ночной налет терял смысл.

Коварная облачность заставляет пилотов рассредоточиться — можно наскочить друг на друга. Строй нарушается. В такие ответственные минуты каждый решает, как ему поступить. Крутеню страшно досадно, что не удалось пошвырять бомбы на вражеские аэропланы. Он утешает себя мыслью, что такой полет можно повторить в следующий раз и более счастливо. А сейчас надо ударить по видимой цели, не везти же боеприпасы обратно. Евграф Николаевич ведет свой "вуазен" восточнее реки Бзуры, где сосредоточены резервы и окопы противника. Внизу цель. Пилот поднимает руку, давая знак наблюдателю Казакову, и тот сбрасывает боезапас. Две бомбы, по два пуда каждая, с воем летят на землю. Вслед за ними экипаж сбрасывает еще четыре бомбы по пуду — это предельная нагрузка для аппарата.

Взрывы бомб, сопровождаемые вспышками пламени, ясно видятся внизу.

Следуя примеру ведущего, его маневр повторяют Грезо и Пуарэ.

Нет, не напрасен ночной полет. Противнику нанесен урон. Вполне возможно, что досталось и немецким самолетам, укрытым в специальных палатках-ангарах. Отходя от цели, летчики видят внизу разрастающийся огонь.

Возвратившись на аэродром, летчики осуществляют посадку при свете костров.

Крутень подходит к генералу Смирнову и докладывает о результатах ночного бомбометания. Улавливая в его голосе досаду, командующий успокаивающе говорит:

— Не огорчайтесь, поручик. Ночной вылет все-таки состоялся. Это очень важно. Надеюсь, пруссаки почувствовали, с кем имеют дело. А в следующий раз, думаю, ударите бомбами прямо по этим проклятым "альбатросам", чтобы горели и летели вверх тормашками.

Командующий со своей свитой покидает аэродром. Крутеня же не оставляет беспокойство.

— Будем летать ночью, черт возьми, — горячо говорит поручик Казакову. — Не дадим спать германцам.

— Этого мало, — улыбается тот, — жить им не дадим. Ведь они не любят, когда бомба разрывает их в клочья. Как думаешь?

— Хорошо, если вместе с немцем разорвется "альбатрос" или "фоккер". Тогда полная гармония.

— Я к тому говорю, Евграф, не надорвать бы нам пупа от натуги.

— Взялся за гуж — не говори, что не дюж, — отвечает поговоркой Крутень.

Поручик ждет подходящего момента, чтобы снова лететь на ночную бомбардировку. Как раз вскоре разведка установила, что в городе Ловиче разгружаются эшелоны с солдатами и оружием, скопилась масса вагонов. Из штаба армии приходит приказ нанести по ним удар.

Цель определена. Но, как назло, болен штабс-капитан Казаков. С кем лететь? Выбор летчика останавливается на механике Степанове.

— Полетишь со мной ночью долбать немцев? — спрашивает его Крутень.

— С вами, ваше благородие, хоть к черту на рога, — молодцевато отвечает Степанов.

— Вот что, друг, — треплет его по плечу Евграф Николаевич. — Оставь эти слова — "ваше благородие". Ты — мой боевой товарищ, можешь звать меня по имени-отчеству или по званию, или по фамилии. Понял?

— Понял, ваше благородие.

Крутень смеется.

— Ты неисправим, Степанов… Поговорим лучше о твоих действиях в полете. Устройство аэроплана ты знаешь лучше всех, а швырять бомбы — дело простое, Я дам тебе сигнал.

— Подходяще, Евграф Николаевич.

7 апреля готовятся к вылету два экипажа — Крутеня и Пуарэ. Проверена техника, подвешены бомбы, проложен маршрут. Погода благоприятная. Аппараты взлетают одновременно и скрываются в ночном небе. Первым идет "вуазен" поручика Крутеня. Глаза летчика уже привыкли к темноте. Внизу тускло отсвечивает река Бзура, в нее вливается речка поменьше. У пересечения рек раскинулся Лович. Сверкают огоньки уличных фонарей и домов. Поручик ведет "вуазен" к северной окраине города. Вот и Кутненский вокзал, железнодорожные пути, забитые эшелонами. С высоты глаза пилота это различают.

— Приготовиться! — подает он сигнал механику Степанову.

Внизу цель. Рассчитывая на глаз упреждение, Крутень командует "сброс". Наблюдатель мгновенно выполняет команду. Четыре бомбы по пуду с воем летят на скопление вагонов. Поручик зорко следит за разры вами бомб, замечает, что две из них не взорвались, тогда как две другие породили пламя, которое быстро распространяется вокруг.

В эти же минуты экипаж Пуарэ сбрасывает две пудовые бомбы на Лодзинский вокзал.

Самолеты возвращаются на аэродром.

— Ты заметил, Степанов, — две бомбы из четырех не взорвались.

— Заметил, господин поручик. Ума не приложу, отчего.

— Тут мы ни при чем, — объясняет Крутень. — Многие динамитные бомбы, что лежат на складах, давно испорчены. Знают об этом сидящие в верхах, а вот приказывают бросать динамитные бомбы, а не тротиловые, пока не кончатся.

— Да не может быть, Евграф Николаевич! — удивляется Степанов. — Так можно попусту слетать, ничем не досадить немцу, а самим голову сложить понапрасну.

— Выходит, можно, друг, — горько усмехается командир.

Видимо, слава о боевой деятельности отряда перешагнула границы армии и фронта. Вслед за американцами аэродром посещает бельгийская военная миссия. Крутеню снова приходится давать интервью. Он не любит самовосхваления и потому сдержанно говорит:

— Ничего особенного, тем более сверхестественного в нашей работе нет. Мы делаем все возможное, чтобы помочь нашим доблестным наземным войскам. Но нас подводят иностранные аэропланы, особенно моторы — часто сдают, портятся.

Бельгийцы, сочувствуя, сокрушенно качают головами…

— Как думаешь, Аркадий, чего это к нам повадились варяги? Хотят узнать наши армейские прорехи? Или научиться чему-нибудь?