Александр Бубнов - В Ставке Верховного Главнокомандующего

Говорили с Государем об этом и его мать, вдовствующая императрица Мария Федоровна, и многие великие князья, между коими особой решительностью отличался великий князь, молодой и пылкий, Дмитрий Павлович, принявший впоследствии, во имя спасения России, участие в ликвидации Распутина.

Со своей стороны и мы, члены упомянутого выше кружка в Ставке, стремились, пользуясь нашими связями с некоторыми приближенными Государя, сделать, как сие будет изложено далее, всё, что могли, в этом смысле.

Но всё было напрасно. Государь не внял голосу разума, и никто не смог его убедить.

Ныне имеется много описаний характера Государя, но не многие из них могут почитаться верными и объективными — слишком уж много сгустилось вокруг его личности жгучих и разнообразных страстей.

Большинство этих описаний принадлежит перу крайне оппозиционно и даже революционно настроенных авторов и часто дышат не только излишней резкостью суждений, но даже злобой и ненавистью; другие же, менее многочисленные описания, принадлежа перу ретроградно и религиозно-мистически настроенных авторов, грешат чрезмерной идеализацией и сентиментальностью.

Автор настоящих воспоминаний не принадлежит по своим убеждениям и по своей житейской философии, выработанной долгим жизненным опытом ни к тем ни к другим из вышеуказанных авторов; прослужив полтора года в Ставке при Государе, он составил себе, из личных наблюдений и разговоров с ним, определенное суждение о его личности, позже проверив их с достаточно отдаленной исторической перспективы, поэтому надеется достигнуть в изложении своего суждения должную объективность.

Государь был по своему нравственному облику таким, кого в общежитии называют хорошим и скромным человеком.

По природе своей деликатный, он был приветлив и благосклонен в обращении с людьми, особенно со своими приближенными и со всеми, в ком не чувствовал резко оппозиционного настроения или стремления насиловать его слабую волю. Никто никогда не слыхал от него грубого или обидного слова.

Его приветливость и благосклонность мне довелось испытать лично на себе: однажды в Ставке, вследствие сильного расстройства нервной системы, я надолго потерял сон, что крайне меня тяготило; узнав об этом, Государь через своих приближенных дал мне несколько советов, как избавиться от бессонницы, и лично мне их заботливо повторил во время «серкля» после одного из ближайших приглашений к его столу; между тем я не был ничем иным, как рядовым офицером его Штаба.

Некоторые авторы приписывают ему равнодушие и даже двуличность в обращении с людьми, ссылаясь на то, что нередко министры и государственные сановники, с которыми он только что на аудиенции был приветлив и любезен, находили у себя, по возвращении домой, указ об отставке. Такие случаи были и в Ставке, но они были следствием именно деликатного свойства характера Государя, не решавшегося лично причинить обиду человеку, который ему служил, а отнюдь не следствием двуличности, как то полагали злобно настроенные по отношению к нему люди.

Государь не был подвержен никаким страстям и излишествам; стол у него был совсем простой, и мы в Ставке никогда не видели, чтобы он у закуски выпивал больше одной рюмки водки и иногда за едой — одной рюмки вина; из игр любил он лишь домино и трик-трак, а в карты не играл.

Он был истинно верующим — как верили в старые времена, — и глубоко религиозным человеком, склонным к мистицизму и фатализму под влиянием несчастий, преследовавших его с самого начала царствования, что и отразилось в его затаенном печалью взоре.

Вера была единственной его твердой опорой в несении непосильного бремени правления, свалившегося на его слабые плечи.

Подобно своему отцу императору Александру III, ему были совершенно чужды какие-либо стремления к роскоши и «театральности», и, подобно ему, он вел в кругу своей семьи совсем простой образ жизни, не ища, при безупречной своей нравственности, вне ее каких-либо для себя развлечений и удовольствий.

Государь был исключительно любвеобильный муж и семьянин; но это любвеобилие, могущее составить счастье обыкновенного человека, было для него — слабовольного правителя огромного государства и для самого этого государства — фатальным несчастьем, ибо подчинило его воле царицы и интересам семьи.

О пагубном влиянии на Государя нервно и душевно нездоровой царицы, бывшей во власти проходимца Распутина и его омерзительной клики, которая через посредство царицы вынуждала Государя принимать пагубные для России решения, было в свое время много говорено и написано; а после опубликования ее интимной переписки с Государем в этом не осталось уже ни малейшего сомнения.

Государыню я близко видел в Ставке всего один лишь раз и потому не могу высказать о ней какое бы то ни было личное суждение; но вынес я от ее внешности и взгляда душу леденящее впечатление.

Однако я лично был свидетелем в Ставке одного из случаев пагубного ее влияния на Государя, о чем речь будет впереди.

Император Николай II при своих высоких нравственных качествах не обладал, к сожалению, свойствами, необходимыми, чтобы править государством.

Ему прежде всего недоставало твердости воли и решительности, этих основных свойств настоящего правителя и вождя.

Обладая средними умственными способностями, затемненными большим религиозным мистицизмом и устарелыми политическими взглядами, он просто не в состоянии был разумом «объять» грандиозную задачу управления Российской Империей, которая легла на него тяжелым бременем и к которой он не готовился.

А готовился он лишь к военной карьере, которую очень любил, и уровень его знаний соответствовал образованию гвардейского офицера, что, само собой разумеется, было недостаточно не только для управления государством, но и для оперативного руководства всей вооруженной силой на войне.

Сознавая это, Государь всецело вверил сие руководство генералу Алексееву и никогда не оспаривал его решений и не настаивал на своих идеях, даже тогда, когда эти идеи — как, например, в Босфорском вопросе, — были правильнее идей генерала Алексеева.

При всём этом, однако, Государь неустанно заботился и беспокоился о всём том, что могло способствовать успеху нашего оружия: часто посещал войска на фронте, обсуждал разные оперативные идеи и лично знакомился с новыми средствами вооруженной борьбы.

Доказательством этому служат следующие случаи.

Однажды, вскоре после того как Государь принял верховное командование, а морское управление не было еще преобразовано в Морской Штаб, ко мне пришел придворный камер-фурьер и, передав приглашение на обед к царскому столу, доложил, что Государь приказал мне явиться к нему в кабинет за полчаса до обеда.