Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

21 августа/3 сентября 1902. Среда.

Кончены приемные экзамены и составлены списки поступающих в Семинарию и в Катихизаторскую школу. В первую приняты тридцать три мальчика (все, согласно правилу, не ниже четырнадцатилетнего возраста) безусловно, и шесть совсем плохо подготовленных, с условием, что они окажут способности и успехи до нового года; если нет, будут отосланы назад. Четыре оказавшиеся слишком слабыми органически, по совету свидетельствовавших врачей, возвращены домой. В Катихизаторскую школу приняты десять безусловно, два, оказавшиеся малограмотными, — на испытание в продолжение этой трети. Один с зачатками чахотки отослан домой.

22 августа/4 сентября 1902. Четверг.

Из Ивай–кёоквай, где между христианами в Яманоме есть весьма богатый Моисей Ямада, да и все христиане небедны, просьба: «Отныне уплачивать из Миссии катихизатору ежемесячно полторы ены, что доселе составляло пожертвование их Церкви на содержание катихизатора (кёокиу), теперь–де отстроилось у них церковное здание, и расходы на содержание его будут». Бессовестные! Так вот почти все Церкви: сначала пообещают что–нибудь на «кёокиу», а потом и съедят (хаму) свое обещание. Да когда же это японское христианство явит хоть признак того, что хочет стать на ноги? Но на этот раз есть средство наказать сквалыжников: я им обещал две большие иконы для церковного дома; ныне отвечу, что отменяю свое обещание вследствие отмены ими их обещания.

Моисей Минато из Сикотана (перед своим отъездом ныне оттуда) пишет, что «бонза, нашедши совершенно бесплодным старание свое совратить наших христиан (курильцев) там в буддизм, уехал в Сайкёо, а между живущими там японцами есть желающие слушать Христианское учение». Ладно, Максим Обата, имеющий заменить Моисея на Сикотане, вероятно, уже прибыл туда.

Двое депутатов от возмутившихся против оо. Савабе были:

— Мы наняли дом для отправления в нем богослужений, так как мы не желаем ходить в Церковь, где служит о. Алексей Савабе, а в Собор — далеко, для женщин и детей неудобно. Дайте нам священника для совершения богослужений.

— Молитва с ненавистью в душе, как вы знаете из молитвы «Отче наш», не приемлется Богом. Впрочем, желание ваше молиться я запретить не могу; быть может, Господь во время самой молитвы умягчит ваши сердца и переменит вражду и ненависть на мир и любовь. Священника к вам отпускать буду во всякое время, когда вы пожелаете отправлять богослужение.

— Позвольте одному из четырех катихизаторов также всегда быть на нашем богослужении, чтобы исправлять должность чтеца.

— И этого запретить не могу, приглашайте катихизатора; скажите катихизаторам, что на это нет моего запрещения. Но опять повторяю: не забывайте, что только молитва любви и мира приятна Богу.

Нарочно пригласил я секретаря Давида Фудзисава присутствовать при этом свидании и разговоре, чтобы потом не извратили моих слов, не сказали бы, например: «Епископ велел отделиться от Савабе, не ходить к нему на богослужение» и подобное.

Главный секретарь Сергий Нумабе вчера, по моему внушению, был у о. Павла Савабе и пять часов проговорил с ним, разуверяя в нелепом его представлении, будто я поощряю христиан возмущаться против него и сына его. По словам Нумабе, старик немного сдался и смягчился. Сын также присутствовал при разговоре; быть может, и он сделался несколько умней.

23 августа/5 сентября 1902. Пятница.

Утром прочитал в сегодняшнем номере «The Japan Daily Mail» в передовой статье под заглавием: «Missionaries for Manchuria», известие, что «шестьдесят русских миссионеров прибыло в Пекин для Манчжурии», так уведомляет корреспондент газеты «Ници—Ници-Симбун» из Пекина. На этом известии Captain Brinkly строит плачевную передовицу и бьет тревогу; говорит, между прочим: «All sins are permissible provided that they are committed on a big enough scale. So, when Russia is about to withdraw her troops from Manchuria, sixty missionaries come to replace them — the relief of soldiers by preachers». Так три миссионера, данные Преосвященному Иннокентию для Китая и для Манчжурии, обратились в шестьдесят. Всякая ложь во вред России позволительна, «лишь бы была огромных размеров».

В Семинарии лишь сегодня начались классы. Экзамены и врачебные освидетельствования поступающих учеников, также распределение занятий между наставниками заняли немало времени; последнее было трудно по недостатку учителей. Пришлось пригласить в число преподавателей редактора Петра Исикава, переводчика Исака Кимура, катихизатора Антония Такай, с определением им некоторого вознаграждения за труд.

Хорошо, что вчера пригласил секретаря Давида Фудзисава для участия в разговоре с депутатами немирных христиан в Коодзимаци. Как и опасался я, слова мои совсем извратили, и свидетель этого весьма кстати. Приходит сегодня оттуда катихизатор Петр Мори и говорит:

— Вы вчера дали разрешение немирным собираться для богослужений в моей квартире, хорошо ли это будет? И как мне быть при этом?

— В Катихизаторской квартире совершать богослужение я им не разрешил, об этом и речи не было.

— Как же это? Они прямо говорят, что вы им позволили употреблять для богослужений дом катихизатора в Иоцуя.

— Они говорят неправду. В разговоре со мной они прямо заявили, что наняли особый дом для богослужений и просили только священника.

Разговор происходил в канцелярии, и Давид Фудзисава, улыбаясь, повторил вчерашние их собственные слова. Петру Мори я дал положительное запрещение позволять в его доме немирным устроить их молитвенные собрания — этим он сам стал бы на их сторону. А он должен, напротив, учить их миру.

Трое старших семинаристов: Василий Нобори, Павел Есида и Кирилл Мори, во время каникул сделавшие путешествие по Японии, пришли рассказать, что видели в Церквах, посещенных ими. С ними пришли и остальные их трое товарищей. За чаем долго и очень интересно они рассказывали, особенно Кирилл Мори, сын покойного о. Никиты. Самое интересное было о восхождении их на Фудзи–сан, вместе с толпами поклонников–буддистов, всех чрезвычайно религиозно настроенных. Из рассказа о Церквах и о служащих в них новое для меня было, что «о. Игнатий Мукояма брал с новокрещенных по пятьдесят сен за крещение, то есть постановил правилом, чтобы ему по столько платили. Этим и другими денежными притязаниями он возбудил неуважение и нелюбовь к себе в своем приходе, так что его перевод оттуда христиане считают бегством». Весьма прискорбно, что денежная жадность начинает уже ржавчиной вкрадываться в здешнее духовенство. А ведь рассчитывает Миссия и дает столько, что можно безбедно существовать. Внушается и христианам жертвовать и помогать служащим. Но со стороны самих священнослужителей так делать таинство предметом продажи, — как это гадко! Ведь это симония! Когда прибудет о. Игнатий, это исследуется.