Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

Вечером Женская школа производила свой «симбокквай» пред началом учения; от меня тоже 5 ен дано.

22 августа/4 сентября 1903. Пятница.

В школах начались классы. По пению введен отныне в расписание класс двухголосного пения, и сегодня с 11 до 12 оное уже было. В Семинарии и Катихизаторской школе учителем Алексей Обара, в Женской школе — Иннокентий Кису. Будет три класса в неделю. Учить ему решительно необходимо. До сих пор везде по Церквам или все тянут в один голос, или копируют 4–голосное пение, что, конечно, выходит безобразием — оное может быть только здесь, при Соборе, по обилию поющих и по имению, кому учить. Везде в Церквах должно быть двухголосное, но до сих пор, даже хорошо поющие в 4–х голосном хоре, совсем не знают, как разделиться на два голоса. Рутинер этот Львовский, сколько ни просил его об этом, не позаботился до сих пор. Теперь, кстати, его нет — еще не вернулся из России, куда отправился устраивать детей по школам — без него мы и начнем; авось он поддержит, когда вернется. Во всяком случае, отныне класс 2–голосного пения должен быть.

23 августа/5 сентября 1903. Суббота.

Ни на волос не мог заснуть всю ночь от нестерпимой боли в ухе, и сегодня целый день боль, хотя постепенно утихающая, что дает надежду обойтись без врача. Работе это немало мешает, хотя и не останавливает ее.

О. Николай Сакураи частным письмом просит, во–первых, свидетельство на русском языке, что он священник, для показания русским, с которыми на Хоккайдо приходится сталкиваться, во–вторых, денег на уплату долга в 70 ен, сделанного по недостатку получаемого на содержание семьи, в-третьих, спрашивает: «В случае войны Японии с Россией, откуда же получится содержание служащих Церкви?» Свидетельство ему будет послано. На уплату долга помогу частно от себя — пошлю ен 30; прочее пусть сам; и пусть вперед экономит; от Миссии идет ему ежемесячно 37 ен — прожить на это можно. В случае войны, вероятно, содержание служащих будет идти из России, как и теперь.

24 августа/6 сентября 1903. Воскресенье.

Обычное Богослужение, уже с полными хорами поющих и почти с полным Собором христиан и язычников, только не с обычными болью и глухотою моего уха; от первой я чуть не вскрикивал, от второй наполовину не слышал, что пели и читали. После обедни много гостей у меня, между прочим, из Коодзимаци, из числа тамошних немирных, которые постепенно утихают, хотя от мира с оо. Савабе еще далеки.

25 августа/ 7 сентября 1903. Понедельник.

Утром, во время перевода, подали карточку: «Хрисанф Платонович Бирич. Уссуро, о. Сахалин». Приехал с тремя детьми: Емилиею, 12 лет, Сергеем, 9 лет, Павлом, 8 лет. Первую я уже знаю: мать в это же время в прошлом году привезла сюда определить в Католическую французскую школу и была у меня; а Емилия говела у нас и встречала Пасху. Теперь отец вместе с нею привез и малышей своих в ту же французскую школу католических монахинь. Он богатый рыбопромышленник; у него по найму работают, по рыбной ловле и приготовлению из рыбы «кояси» — удобрения для продажи японцам, больше 700 японцев и больше 100 русских.

— Отчего же вы не отправите детей в какое–нибудь хорошее русское учебное заведение? — спрашиваю.

Объясняет, тут же при детях, что он из ссыльных: бывший офицер, за дисциплинарное преступление в 1884 г. был сослан на Сахалин на 3 года, по истечении которых остался здесь поселенцем; так боится, что детей его в русской школе жестокие русские воспитанники будут корить тем, что они дети ссыльного, и тем отравлять их существование. К тому же хочется ему, чтобы дети усвоили французский язык, хотя сам же видит, как это ненадежно в таком возрасте: дочь в бытность дома, во время каникул, уже стала забывать по–французски (тогда как здесь, когда говела, затруднялась говорить по–русски). — Обещал я брать в Миссию детей на большие праздники, если не будут брать их в Посольство, как прежде Емилию, на воскресные богослужения.

Он скромно предложил пожертвование на Миссию — 100 ен, как и жена его в прошлом году пожертвовала 50.

С 11 до 12 часов провел на классе пения вместе с учителем А. Обара — показать, как в наших школах учат простому пению. Оказалось, что самые лучшие певцы не в состоянии правильно пропеть «Благослови, душа моя, Господа» в один голос; тотчас же полутонят. По–видимому, они и сами удивлены этим; зато и одушевились желанием отныне правильно учиться. Попросили купить им, в Семинарию, другую гармонику для упражнений, что я охотно и сделал.

26 августа/8 сентября 1903. Вторник.

О. Петр Кано вернулся из Такасаки, куда на днях отправился по просьбе оттуда; крестил там двоих и служил Литургию; посетил все дома христиан и не хвалит состояние христиан; видно, что И. Судзуки плохо заботился о Церкви, а Стефан Ока, по словам тамошних христиан, совсем вреден был для Церкви, ничего не делал по службе, только дрязги разводил. Быть может, диакон И. Оно ныне поправит.

Написал Кириллу Мори, катихизатору в Оосака, в ответ на его сетование, что не удалось ему поехать в Россию, в Академию. Едва ли добрый служитель Церкви выйдет из сего капризного, кострового, да еще и телесно больного молодого человека. Тогда как Николай Есида, который тоже хотел самопроизвольно уехать в Россию, успокоился и начинает служить в Кагосима по проповеди, этот все еще куксится и киснет.

Николай Абе, бывший катихизатор, пришедший из Вакуя, рассказал очень печальное про сына о. Бориса Ямамура, Стефана: в религиозном помешательстве тянет все со двора и раздает бедным домашнюю птицу, домашние принадлежности — все, что попадает под руку, да еще упрекает отца и мать, что не исполняют христианской заповеди, не раздают имущества бедным. Кроме того, врывается в дома соседей и разрушает языческие божницы. И справляться с ним трудно, так как обладает большою физическою силой. Детей у него уже четверо. Бедному о. Борису немало горя он причиняет.

27 августа/9 сентября 1903. Среда.

Написал сегодня священнику Павлу Косуги, живущему в госпитале в Оосака, чтоб перешел из госпиталя жить куда–нибудь в другое место, куда сам хочет, что сегодня посылается ему в последний раз на прожитие в госпитале десятидневное 10 ен, вперед будет идти ему одно его жалованье 25 ен в месяц. Ровно год живет в госпитале и ежемесячно получает на это 30 ен, кроме жалованья 25 ен. Поправился, и ныне, по всем сведениям, не нуждается в госпитальном лечении. Пусть для поправления здоровья живет еще на покое, пока будет в состоянии служить. Но тратить на него 30 ен, кроме жалованья, бросаемого тоже на ветер, так как от него пользы ни на волос (да и во всю его службу, катихизаторскую и священническую, почти всегда было столько же пользы), просто сердце изболело! Кровь и пот русского народа, идущие сюда на Божие дело, бросать на гниль — нравственную и физическую — нестерпимо мучительно!