Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙV

Анатолий Озаки, уходя, в секретарской проворчал, что христиане Идзу недовольны, что у них без спросу отняли священника и что из–за этого еще выйдет тревога. Действительно, после полудня получено было прошение ко мне христиан Идзу за печатью двух–трех христиан из каждой местности, где есть христиане, — прошение грубейшее, требующее, чтобы им дан был священник Петр Кано и непременно на содержании Миссии, иначе–де они уйдут под другой свет (то есть в инославие). Они совершенно не обратили внимания на мое оповещение, что Петр Кано, по его собственному прошению, переводится в другой приход. Из письма катихизатора в Эма, Мефодия Цуция, полученного вслед за прошением, оказывается, что христиане из всех мест, собравшись в Миси- ма, держали там совет и выработали полученный мною документ. Я велел из канцелярии послать им копию прошения о. Петра Кано об увольнении его из его теперешнего прихода и переводе в другой. Что им больше писать, таким невежам?

17/29 августа 1899. Вторник.

Утром Иоанн Мори, денкёо–ходзё из Касивакубо, в Идзу, пришел — привел дочь в Женскую школу. Спрашиваю у него: «Как это христиане Идзу подали такое странное прошение? Разве я могу оставить им священником о. Петра Кано против его собственной воли? Вот его прошение об увольнении от всего прихода, которым он заведывал доселе, в том числе, конечно, и от Идзу». (И дал ему прочитать подлинное прошение о. Петра.) Мори удивился. «Да ведь он же хотел остаться священником в Идзу», — говорит. — «Может быть, прежде и хотел, но на основании этого я не могу его связать и так связанным предоставить христианам Идзу вопреки его собственной воли». — «Дайте мне списать это прошение». — «Я пошлю копию христианам в ответ на их прошение, а Вы постарайтесь на словах вразумить их, что они поступают нерезонно».

Последние дни был сильный ветер, а сегодня ветер с дождем, принимавшийся за день несколько раз рубить. Это, впрочем, не помешало ученицам вернуться сегодня из Тоносава. До тридцати пяти их, с учительницами в том числе, проводили там каникулы, и ни разу ни одна из них не была ни на минуту больна; это делает честь как тамошнему воздуху, и особенно тамошней воде, так и попечительности надзирательниц их — Надежде Такахси, Евфимии Ито и Екатерине Яги. — Человек пятнадцать собралось и семинаристов.

18/30 августа 1899. Среда.

Учащиеся почти все собрались. Вновь поступающие в Семинарию высматривают добрыми и здоровыми мальчуганами. В Катихизаторскую же школу явился всего один; не знаю, будет ли больше.

Принят также в Семинарию Иоанн Момосе, в прошлом году ушедший из нее самопроизвольно. Слонялся он по разным школам; боюсь я, что развратился — почему долго не соглашался на просьбы его отца и других принять его — но ручаются, что поведением он не испортился и не внесет разврат в Семинарию. Посмотрим. «Мимасё», — сказал я и ему сегодня, когда он явился.

19/31 августа 1899. Четверг.

Произведен был осмотр врачом вновь поступающих в Семинарию, которых всего шестнадцать; один с начатками чахотки — отослать домой; четыре с «трахомой» приняты; из сих один, кроме того, зараженный сифилисом от родителей, но второй год уже является — жаль и опять отослать — ныне у него болячек нет; это двоюродный брат катихизатора Николая Она. Потом произведен был экзамен им всем, результат которого скажут мне завтра.

У меня целый день счеты и расчеты.

20 августа/1 сентября 1899. Пятница.

Утром скончался о. Фаддей Осозава. Царствие Небесное ему! Добрый был священник. Оо. Феодор Мидзуно и Симеон Юкава отправились отереть его тело елеем и облачить в священнические ризы; между тем сделали гроб и обили его шелковой материей (кайки) темно–красного цвета (цвета спелого винограда). В сумерки гроб был послан отсюда в Фукагава, где была квартира о. Фаддея; но принесли его с телом в Собор в половине одиннадцатого ночи — далеко, и дорога грязная от дождей. Соборне отслужили мы панихиду, потом прочитал я главу Евангелия Матфея, за мною стал читать о. Симеон, а я вернулся домой, пригласив о. Феодора переночевать в классной комнате. Поставлен гроб на ночь в крещальне; ученики Семинарии по очереди будут целую ночь читать Евангелие; впрочем, почти уже осталась половина.

С шести часов Литургия, за которой были все учащиеся. Панихида, отслуженная о. Романом Циба. Гроб о. Фаддея поставлен был против амвона левого придела, где была служба.

В девять часов был молебен пред началом учения, на котором были все учащиеся и почти все учащие. Служили соборне со мной три священника. Пели оба большие хора — левый плохо. Пред многолетием я сказал краткое поучение по поводу того, что ныне христианская вера в Японии уже не «моккё» — молчаливым дозволением лишь пользуется, а объявлена признанною законами страны, и, значит, состоящею под охранением их, что открывает несравненно шире дверь для входа сюда христианства, и прочее.

В час пополудни началось отпевание о. Фаддея и кончилось в три часа с четвертью. Служили со мной пять иереев, то есть все находящиеся в Токио, кроме больного ногою о. Павла Сато. Пели оба большие хора. Пред «Вечною памятью» я сказал несколько слов в похвалу почившего, бывшего, действительно, смиренным, кротким и ревностным к служению своему — за что пользовался от всех, особенно от своих пасомых, искреннею любовию и уважением — Так как весь день моросил дождь, то проводы на кладбище — далекое, в Аояма, — не могли быть в облачениях; отправились из школ только старшие семинаристы; было и много христиан провожавших; всего угощены по опущении гроба в могилу и зарытии сто пятьдесят человек. Ученики вернулись оттуда по железной дороге уже после всенощной, которую здесь служил о. Роман с новым диаконом Василием Усуи, научившимся за неделю превосходно служить и имеющим голос такой громкий, что следовало бы ему остаться здесь, при Соборе, диаконом, если бы не нужен был в Одавара священник; в первый раз здесь, в Соборе, такой хороший диакон из японцев. Пели всенощную причетники с Дмитрием Константиновичем Львовским во главе.

22 августа/3 сентября 1899. Воскресенье.

На Литургии диакон Василий Усуи рукоположен в иерея. После службы было по сему поводу угощение чаем с пирожным всех участвовавших в служении. На подрясник я дал ему 10 ен.

Но половина его будущего прихода, без всякой причины с его стороны и даже в настоящее время без всякого сведения его о том, заявляет решительное нежелание принять его и даже собирается бежать от него в протестантство. В ответ на посланное из канцелярии третьего дня на имя Иоанна Нода прошение ко мне о. Петра Кано об увольнении его из его нынешнего прихода вчера получена телеграмма от имени Идзуской Церкви, что она все–таки требует себе о. Кано, а ныне получено от Мефодия Цуция письмо, что Исии и прочие уже готовятся перейти в протестантство из–за неисполнения их требования насчет о. Кано. — Итак, вот каковы японские христиане. Недаром две тысячи лет прошло с водворения спасения на земле, и оно доселе не показано им — не достойны, не были готовы японцы к принятию сего небесного дара; и теперь разве малая некая часть из них способна усвоить спасительную благодать — оттого она и начинает являться здесь; большая же часть служащих, даже принимающих — вот она какова! Легкое дуновение врага спасения — и христиан нет, остаются голые грубые язычники! Галатийцы изменили было Апостолу Павлу, но там враги сильные были — ученые фарисеи, законоведы; здесь же помешавшийся от гордости грубый мужик Исии, земледел в Эма (у которого приемыш Михей, родной брат кандидата Арсения Ивасава), без всякого повода, без малейшей причины — совершенно как ребенок, требующий в руку лупу и злящийся, что не дают ему — рассвирепевший в требовании: хоть связанного по рукам и ногам, но предоставь ему священника Петра Кано — этот маньяк увлек за собою всех идзуских христиан, даже до Иоанна Нода, который был когда–то в Катихизаторской школе и которого я считал зрелым в вере. Что с ними делать? Решительно нечего. Резоны — не для них (если бы слушали резонов, то не требовали бы священника, который сам отказался от них); учение и правила церковные, что надо подчиняться Епископу и подобные, они отлично знают — давние христиане. — Иуда был у Самого Источника спасения и однако погиб; то же будет, должно быть, и с идзускими христианами, если не одумаются. Я же, хоть и печалюсь о них, ничего не придумаю для образумления их. Господь с ними!