Иван Сытин - Жизни для книги

Получив такое лестное предложение, я принялся за эту работу с особенным увлечением. Необходимо было собрать все, что было в нашем отечестве лучшего, талантливого и яркого, чтобы и будущие книги могли стать памятником русской науки и русского печатного дела.

Но кто может объединить ученых? На кого следует возложить редакцию этого огромного многотомного труда?

Мне казалось, что всего лучше остановиться не на лицах, а на учреждении.

«Великая реформа» [35], юбилейное издание в память освобождения крестьян, было выпущено под редакцией Исторической комиссии учебного отдела Русского технического общества. В издании приняли участие более 60 профессоров, приват-доцентов, писателей и педагогов. Книги были иллюстрированы портретами и картинами на отдельных вкладных листах по способу меццо-тинто и в красках. Издание состояло из шести томов (105 печатных листов) и стоило 24 рубля.

Признаюсь, я редко принимал так близко к сердцу судьбу русских книг, как принял судьбу этого юбилейного издания, посвященного крестьянину. Через мои руки прошли сотни тысяч книг, но ни одна меня так не волновала. Я смотрел на эти книги, как на свои собственные, точно это я был их автором, точно каждую из них я выстрадал в муках творчества. Очень может быть, что тут сказалось мое крестьянское происхождение и та неистребимая память о мучительном рабстве, которая жила в моей душе. Мне хотелось, чтобы русская наука спустя 50 лет поближе заглянула в русскую деревню и подвела итоги: что было сделано за 50 лет для народа и до конца ли истреблены в русской жизни остатки рабства. По себе, по личному опыту я знал, что не до конца. Моего сына не принимали в Поливановскую школу [36], потому что он был крестьянин. На выставках меня обходили наградами, потому что я был крестьянин. Нельзя крестьянину получить золотую медаль, а только бронзовую!

Самый многочисленный класс населения, выдержавший на своих плечах всю тяжесть государства, наш «сеятель» и «хранитель», как называл его поэт, все-таки не достиг полноправия даже через 50 лет после освобождения.

Эту сословную боль знает каждый крестьянин, потому что, как бы далеко ни ушел он от своего тягла и своей полоски земли, неравноправие шло за ним по пятам и всегда различало кость белую от кости черной.

Юбилейный лист, посвященный А. С. Пушкину. Издание И. Д. Сытина

И оттого мне хотелось приложить все силы, чтобы создать настоящий литературный памятник, достойный великого события. Я смотрел на это издание как на кровное дело Сытина-крестьянина и думал, что мое звание обязывает меня.

С таким же увлечением я смотрел на те семь томов, которые были посвящены Отечественной войне [37]и русскому обществу.

Но и здесь мое крестьянское происхождение давало себя знать. Наше воинство было составлено из всех сословий, и все с честью стояли за родную землю, полагая живот свой, но, когда кончилась война и слава русского оружия прогремела по всему миру, а русский царь стал повелителем всей Европы, кто из русских сословий был обойден, кого забыли при разделении наград и милостей? Мужика забыли, солдата забыли.

Все сословия были взысканы царской милостью, и только крестьянин не получил ничего. Тот, кто освобождал отечество, сам не был освобожден от рабства. В свободной России он один остался рабом, и еще полвека после наполеоновских войн его продавали, как скотину. Это была неслыханная неблагодарность, и мне хотелось, чтобы хоть через 100 лет на могилу русского солдата, солдата-раба, пришла история и поклонилась его светлой памяти.

Юбилейные издания расходились превосходно, и сравнительно высокая цена их ничуть не отразилась на сбыте.

понская война [39]показала все наши военные прорехи. При замечательном солдате и очень недурном офицере мы все-таки были разбиты маленькой державой, которая сыграла роль библейского Давида, поразившего Голиафа [40]. Как это могло случиться? Отчего? Где лежал корень наших систематических неудач?

Причин было, конечно, много, но не подлежит сомнению, что не последнюю роль в этом сыграла наша крайняя военная отсталость. Россия считалась первоклассной военной державой и одно время даже «грозою Европы». Наш военный бюджет поглощал миллиарды рублей, через русскую казарму проходили миллионы отборной молодежи; все соседи — Англия, Германия и даже Франция — посвящали нашей армии целую литературу. Но поразительная вещь: эту грозную армию, этот оплот государственного строя обслуживала жалкая, никчемная газетка, где бездарность шла рука об руку с баснословным невежеством. Газета носила чрезвычайно характерное название — «Русский инвалид» [41]. И в самом этом названии запечатлелась как бы насмешка истории.

Инвалид, т. е. калека, человек на костылях, беспомощный обитатель богадельни.

Я всегда удивлялся, как мало вкуса было у наших военных деятелей, которые с самого начала не догадались по крайней мере переименовать свой военный официоз.

Кроме газеты издавалось еще два-три военных журнала, среди них небольшой журнальчик — «Разведчик» [42]. Он был на откупе у бывшего приказчика в книжном магазине Фену — Березовского, который и сказками и ласками снискал пожизненную благосклонность военного министерства и отравлял молодое офицерство полуграмотными статейками во вкусе Сухомлинова.

Оба эти издания — и газета и журнал — существовали на правах монополии и отличались крайней бессодержательностью, барабанным тоном изложения и таким невежеством, что «изречения» их часто входили в пословицу. Дело доходило до того, что какой-то генерал напечатал в «Разведчике» статью о необходимости «женского продовольствия».

Ясное дело, что на эту монопольную литературу военного министерства нельзя было смотреть иначе, как на срам. Люди талантливые, свежие, знающие толк в военном деле, не имели в литературе угла, где могли бы приклонить голову. Они могли хоть звезды с неба хватать, но эти звезды никому не были нужны и никто ими не интересовался, потому что целых 100 лет на поучение всей русской армии бормотал только «Инвалид», и никто, кроме «Инвалида».

Такое жалкое состояние военной литературы подало мне дерзкую мысль: а что, если попробовать перешагнуть через этих монополистов и, пока «Разведчик» говорит о «женском продовольствии», дать армии что-нибудь настоящее, значительное и нужное. Ведь работают же наши военные академии, есть же у нас непочатый край военных специалистов. Почему же эту силу, которая дремлет где-то под спудом, не приблизить к армии и не сделать военное знание достоянием каждого, кто носит военный мундир.