Владимир Качан - Арт-пасьянс

Городов В.И. скончался в результате тяжелой и неизлечимой болезни мочегонных сосудов головного мозга и инфаркта миокарда слепой кишки. Экзитус леталис наступил вследствие тотошковой недостаточности, резкого повышения дровосековой коррозийности, утреннего синдрома льва, спазматического гудвинова удушья и нежелания жить вообще. Экзитус леталис сопровождался бастиноидальными вскриками и легким ненавязчивым бредом, во время которого умирающий непроизвольно выкрикивал странные слова: «Нас не пугает трупный, опасный, долгий путь!» Содержание гингемоглобина в крови резко понизилось, по телу пробежали судорожные мигунки, и он затих.

Навсегда перестало биться пламенное сердце злейшего друга детей, закадычного врага неоперившихся детских иллюзий. Огромное разлагающее влияние оказывал В.И.Городов на подрастающее поколение советских детей, благодаря ему так и не ставших октябрятами. 24 сожженных детских сада, 15 разграбленных яслей и 6 изнасилованных воспитательниц – такова очищающая сила эмоционального воздействия, которую оказывал на детей нашего района этот незаурядный человек-спектакль. Подросшее поколение с любовью и содроганием вспоминает Волшебника в местах предварительного заключения и общего пользования.

В целях увековечения памяти выдающегося реформатора детских душ и всеобщего любимца-трупа Театра на Малой Бронной рекомендуем:

1. Переименовать г. Канзас-Сити (штат Техас, США) в г. Новототошкинск Удмуртской АССР.

2. Установить у входа в пионерлагерь «Артек» бюст Марины Поляк [Элли] в гипсе.

3. Переименовать атомную подводную лодку «Павлик Морозов» в бумажный кораблик «Оля Сирина».

4. Исправительно-трудовую колонию строгого режима для несовершеннолетних матерей имени Индиры Ганди переименовать в санаторий «Изумрудный».

5. В детских домах и приютах ввести в обиход веселую застольную песенку:

Администрация сообщает, что оздоровительная кремация и антигражданская панихида состоятся 31 марта 1983 г. в 15 часов пополудни тут же, на месте кончины. Доступ к телу покойного лицам с расшатанной нервной системой и детям до 16 лет запрещен. Светлая память о темном покойнике нипочем не сохранится в наших израненных сердцах. Аминь!

Петровка, 38. Скромно обставленный кабинет генерал-подполковника Знаменского. На полу потертый персидский ковер. В центре скромный письменный стол орехового дерева в стиле Людовика XIV, выполненный руками народных умельцев колонии строгого режима имени Мейерхольда. В углу старенький цветной телевизор японской фирмы «Джи-ви-си» с дистанционным управлением. Над столом акварельный портрет Ульянова кисти Евгения Симонова. За столом сидит следователь по неособо важным делам Знаменский и, криво усмехаясь, читает журнал «Театр».

Входит мало изменившийся майор Томин.

Томин( как всегда бодро ). Паша, привет. Что читаешь?

Знаменский. Последний номер журнала «Театр».

Томин( ликуя ). Неужели последний?!

Знаменский. К сожалению, нет. Никак не могу выйти на подпольную типографию. Ведь кто-то же печатает вот эту гадость.

Томин. Да… Хуже самогонщиков. Добро бы еще один журнал, а то ведь у них целая организация.

Знаменский( порывшись в архивах ). И название какое-то дурацкое – СТД.

Томин. А что это может означать?

Знаменский. Трудно сказать. Наверное, что-то вроде коза ностры, или того хуже – ВТО.

Томин( нервно икнув ). Об этом лучше не вспоминать. Вот мерзавцы. А типография подпольная их печатного органа существует уже пятьдесят лет и накрыть мы их никак не можем.

Знаменский. Ну ничего. У меня тут в изоляторе один субъект завалялся. Проходит по делу о Малой Бронной. Слыхал?

Томин. Как не слыхать. Дело-то мокрое.

Знаменский. Вообще вся эта мафия, ошалев от гласности и демократии, опираясь на простых трудовых мафиози, убрала главарей Пушкинской, Гоголевской и Вахтанговской шаек.

Томин( мрачно ). И в шайках перестройка.

Знаменский. Распоясались. А одна академическая шайка раскололась на две неравные части. И во главе одной из них стоит мужик по кличке Три Тополя, а во главе другой – женщина с кличкой Плющиха. Понял?

Томин( делая вид, что понял ). Понял.

Знаменский. Сейчас увидишь одного типа. Жулик мелкий, противный, мерзкий, кличка Театровед. Сейчас я его вызову. ( Нажимает кнопку дистанционного управления телевизором. ) Введите задержанного.

Открывается дверь, и в комнату как-то боком входит человек неопределенного возраста, пола и социального происхождения. Он мелко дрожит и мнет в руках Устав Союза театральных деятелей.

Знаменский. Что это у вас в руках?

Театровед. Да ничего хорошего.

Знаменский( взяв у него бумажку, читает ). Да, действительно ничего.

Томин. Садитесь.

Театровед. Спасибо, успею.

Томин. А ну, поворотись-ка, сынку. Экой ты Швыдкой какой?

Театровед( испуганно ). Я не Швыдкой. Вы мне это дело не шейте. У него на Малой Бронной свой агент по кличке Поляк.

Томин( добродушно ). Шучу. Вижу, что не Швыдкой, а кто?

Театровед. Да я мелкая сошка, агент 00.

Знаменский. Какое имеете отношение к Генриху Боровику?

Театровед. К кому, к кому?

Знаменский. К Боровику.

Театровед. Вы это на какой фене ботаете, начальник? Ежели за грибы, то я знаю, что маслята – это патроны, а Боровик это что? Пугач, что ли, или обрез?

Знаменский. Для кого пугач, для кого драматург. А для кого и просто – шеф.

Томин. Оставь его. Боровик отпадает. По моим сведениям, он почуял за собой хвост и смылся.

Знаменский. Куда?

Томин. В Комитет защиты мира от журнала «Театр».

Знаменский. Кто же теперь хозяин этой малины? ( Обращаясь к Театроведу .) Ну, колись. Иначе тебе вышка грозит.

Театровед. Вышка не у меня. Вышка теперь у Мюллера. Он у них звание «народного» получил. Выше не бывает.

Томин. Кто такой Мюллер?

Знаменский. Это кличка. Настоящая фамилия – Броневой.