Пьер Брантом - Галантные дамы

Нравится мне также и пожелание, сделанное в далеком прошлом некой госпожой, попросившей несчастного, освобожденного из турецкого рабства, рассказать о жизни невольников-христиан и выслушавшей долгий перечень всякого рода жестокостей. Тогда она решилась спросить его, как же там поступают с пленницами. «Увы, сударыня, — воскликнул он, — они им делают это самое, пока те не отдадут Богу душу». — «Да будет Господу угодно, — откликнулась она, — чтобы мне был уготован, по вере моей, столь же мученический конец!»

A однажды собрались вместе три высокопоставленные особы, одна из которых пребывала еще в девичестве, и у них тоже речь зашла о пожеланиях. Первая сказала: «Мне бы хотелось иметь такую яблоню, на которой росло бы столько же золотых яблок, сколько бывает обычных». Другая: «Моя мечта — иметь луг, где появилось бы столько драгоценных каменьев, сколько цветов». Третья же, невинная дева, всех перещеголяла: «Мне было бы желательно получить голубятню, где каждое гнездо приносило бы не меньше, чем то, что посреди некой дамы, фаворитки такого-то короля (об именах умолчу), но хорошо бы, чтобы в мое гнездышко залетало еще больше голубков, чем в ее».

Описанные мною женщины вовсе не походят на ту, о коей говорится в истории Испании. Однажды, когда великий Альфонс, король Арагона, торжественно въезжал в Сарагосу, она бросилась перед ним на колени и взмолилась о правосудии. Когда король пожелал ее выслушать, она попросила позволения поговорить с ним поодаль от посторонних ушей; а получив на то согласие, пожаловалась на мужа, каковой возлегает с ней по тридцать два раза — и днем и ночью, — не давая ей ни отдыха, ни срока. Король послал за супругом и от него узнал, что все правда и нет в том ничего предосудительного, поскольку она — его жена; по сему поводу собрался королевский совет, на котором король постановил и приказал супругу приступать к дражайшей половине лишь по шесть раз на дню, при сем немало восхитившись любовным жаром этого человека, равно как и холодной сдержанностью супруги, которая, идя против естественной склонности всех прочих жен (так написано в той истории), с молитвенно сложенными руками вымаливающих у своих супругов и всех прочих как можно более положенного и терпящих подлинные муки, когда принадлежащее им перепадает кому-то другому.

В свою очередь, эта история отнюдь не схожа с той, что рассказывают про одну девицу из хорошего дома, каковая наутро после свадьбы, повествуя подружкам и наперсницам о происшествиях первой ночи, плакалась. «Как! — восклицала она. — И только-то? Ведь многие из вас рассказывали об этом по-иному, да и прочие тоже; не говоря уж о мужчинах, из коих много любезных и отважных, обещающих золотые горы и все чудеса света, говорили совсем о другом. А этот человек (она подразумевала супруга-молодожена), столько разглагольствовавший о своей любви и доблести, о турнирных подвигах, из последних совершил лишь четыре; но так же как при игре в кольцо трижды скачут ради выигрыша и лишь в четвертый раз — в честь дамы, так и тут он делал между скачками более длинные передышки, нежели вчера между танцами на большом балу». Судите сами, сколь огорчила бедняжку такая малость: ей бы дюжину! Но, увы, не все схожи с беспримерным испанцем.

Вот так-то они издеваются над мужьями. Здесь уместно вспомнить об одной из подобных дев, испугавшейся в вечер первой брачной ночи приставшего к ней мужа и сделавшейся рассеянной и несговорчивой. Но он догадался ей пригрозить, что, стоит ему воспользоваться своим самым большим кинжалом, все станет по-другому и крика будет больше; она испугалась одного вида кинжала в ножнах и сдалась; однако к утру страх как рукой сняло, и в следующий раз она, не удовольствовавшись малым, спросила, где же тот, большой, коим ее недавно стращали? На что супруг объяснил, что другого в заводе у него нет, — то была шутка, и ей предстоит довольствоваться тем, что осталось. Она даже расплакалась. «Как можно, — говорила она, — так насмехаться над бедными доверчивыми девицами?» Не знаю, следует ли такую называть простодушной и глупенькой или хитроумной и предприимчивой, уже изведавшей во всем толк. Пусть решат любители тонких разграничений.

Попроще оказалась другая молодая особа: она пожаловалась правосудию, что какой-то любезник взял ее силой, а когда допрошенный виновник оправдывался, сказав: «Милостивые государи, спросите у нее, правда ли, что она сама взяла мой предмет в свою руку и вложила куда следует», — откликнулась словами: «Судари, а что мне было делать? Ведь после того как он уложил меня и раздел, он принялся тыкать этим предметом, твердым как палка, прямо мне в живот, и пребольно так, что я испугалась, как бы он не сделал там дыру. Черт возьми! Тут я и схватила его и направила туда, где дыра уже была!» Простодушна ли сия особа или развратна, судить не берусь.

А вот еще два рассказа о замужних женщинах-простушках, подобных только что описанным, либо хитроумных — это как вам заблагорассудится. Один — об известной мне даме, весьма недурной собою и оттого всем желанной. Однажды к ней с любовными предложениями приступил благороднейший принц, страстно ее возжелавший, и обещал ей большое содержание и все, что ей угодно: почести и богатства для нее и ее мужа; она же весьма снисходительно склонила слух к таким сладостным предложениям, однако не пожелала сдаться с первого раза, но, как простодушная и несведущая молодая жена, мало что видавшая в свете, поведала обо всем мужу, спрашивая, что ей делать. Тот аж вскипел: «Да ничего, друг мой! Господь Вседержитель! Что вы намереваетесь предпринять и о чем со мной толкуете? О бесчестном и бесстыдном сговоре, непоправимо пагубном и для вас, и для меня». — «Ах, но сударь! — услышал он в ответ. — Ведь вы вознесетесь достаточно высоко и я тоже, чтобы стать недостижимыми для хулы…» В конце концов муж не произнес одобрительных слов, но его более храбрая и ловкая половина не захотела потерять своих выгод и получила желаемое и с принцем, и, позднее, с другими, оставив глупенькое простодушие. Рассказывавший мне слыхал это от самого принца, как и то, что тот пребольно укорял свою возлюбленную, говоря, что о подобных вещах не следует советоваться с мужем и при его дворе советы дают совсем другие люди.

Столь же непосредственно поступила еще одна милая особа, выслушав однажды предложение некоего дворянина, готового, по его словам, служить ей вечно. Разговор этот он вел в двух шагах от ее собственного мужа, каковой как раз беседовал с другой дамой; однако же, не стесняемый ничем, любезник выхватил своего ястребка, а если выражаться яснее — орудие страсти, та же, приняв его в руку и довольно крепко сжав, обратилась к супругу со словами: «Дражайший мой муженек, посмотрите-ка, какой прекрасный подарок предложил мне сей достопочтенный кавалер. Ответьте же, должна ли я его принять?» Бедный дворянин, пораженный оборотом дела, отшатнулся, его ястребок так резво выпорхнул из цепких пальцев, что острый бриллиант на ее перстне раскроил его вдоль, да так, что незадачливый повеса чуть было потом не потерял его совсем и претерпел страшные муки, грозившие его жизни; пока же он устремился к двери, закапав всю залу кровью. Однако муж не бросился за ним, дабы нанести ему еще большее оскорбление, ибо его несказанно развеселили и простота его благоверной, и прекрасный подарок, повлекший немедленное наказание.