Пьер Брантом - Галантные дамы

Видел я и госпожу маркизу де Ротлен, матушку госпожи принцессы Конде и покойного господина де Лонгвиля; ее красоте не нанесли урона ни время, ни возраст: она уподоблялась прелестному цветку, разве что с годами лицо у ней слегка покраснело; зато чудесные, несравненные глаза, коих красоту унаследовала и дочь, ничуть не изменились и ранили мужские сердца, как и прежде.

Видел я также госпожу де Ла Бурдезьер, во втором браке маршальшу д’Омон, такую же очаровательную в преклонных годах, как в самом юном возрасте; пять ее дочерей, также красавицы, все-таки не затмевали свою матушку. И если позволить мужчинам выбирать, они, вполне возможно, предпочли бы дочерям их мать, хотя она за свою жизнь и родила множество детей. Но эта дама чрезвычайно заботилась о себе, боялась лунных лучей как черт ладана и решительно не признавала ни румян, ни белил, коими пользуются большинство женщин.

Более того, я видел госпожу де Марей, матушку госпожи маркизы де Мезьер и бабушку принцессы-дофины, когда ей было уже сто лет; в этом возрасте она и скончалась такою же красивой, стройной, свежей, веселой, здоровой и привлекательной, какою была в пятьдесят; ну а в молодости уж точно никто не мог сравниться с нею очарованием.

Дочь ее, та самая маркиза, очень походила на мать и умерла столь же моложавою, хотя и дожила только до восьмидесяти лет; к концу жизни она всего лишь слегка ссутулилась. Она приходилась теткою госпоже де Бурдей, жене моего старшего брата, питавшего к ней искреннюю любовь, ибо к пятидесяти четырем годам, родив четырнадцать детей, она сохранилась настолько хорошо, что все люди, ее видавшие, могли еще увереннее меня подтвердить: четыре ее дочери рядом с матерью казались ее сестрами; так некоторые зимние яблоки остаются столь же свежими, как летние, и до самого конца вкусны и сочны не менее, а то и более этих последних.

Госпожа адмиральша де Брион и дочь ее, госпожа де Барбезье, также отличались несравненной красотою до глубокой старости.

Недавно мне сообщили, что прекрасная, некогда знаменитая Поль из Тулузы все так же хороша, как и прежде, хотя ей уже сравнялось восемьдесят лет; не постарело ни прелестное лицо ее, ни стройная фигура.

Сам я видел госпожу президентшу Конт из Бордо в том же возрасте и столь же мало изменившуюся, но по-прежнему любезную, привлекательную и желанную, преисполненную многих других совершенств и достоинств. Я охотно перечислил бы всех их здесь, да боюсь слишком затянуть мое повествование.

Один испанский кавалер, признавшийся в любви пожилой, но все еще красивой даме, услышал от нее такой ответ: «A mis complétas desta manera me habla V. М.!» (Как это вы любезничаете со мною в мои-то годы!) Этим желала дама указать воздыхателю на преклонный свой возраст и на то, что красота ее близится к закату. Но кавалер возразил ей: «Sus complétas vulen mas, y son mas graciosas que las horas de prima de qualquier otra dama» (Ваши преклонные лета куда драгоценнее и прекраснее, нежели юные года любой другой дамы). Не правда ль, в высшей степени приятный комплимент?

Другой кавалер, также беседовавший о любви с пожилою дамою, которая откровенно сетовала на то, что красота ее поблекла, хотя и не слишком, отвечал на это: «A las visperas se conoce la fiesta» (Любой праздник всего слаще к вечеру).

Даже и сегодня мы видим, как госпожа де Немур, и на заре своей жизни блиставшая красотою, стойко сопротивляется разрушительному времени, которое стирает все, кроме, однако, этой красоты; я готов — вместе со всеми, кто видел эту даму, клятвенно подтвердить, что в юные годы она была прекраснее всех женщин в христианском мире. Я уже рассказывал в другом рассуждении, как любовался ею, танцующей в паре с королевой Шотландскою; им вздумалось протанцевать вдвоем, без прочих дам, и окружающие, видевшие сей танец, затруднялись определить, которая из них была красивее; кто-то сказал, что они походят на два солнца вместе, подобные тем, что, по описанию Плиния, явились некогда в небесах, повергнув людей в великое изумление. Госпожа де Немур, тогда еще госпожа де Гиз, отличалась более внушительной фигурою; да будет мне позволено заметить, не в обиду королеве Шотландской, что величественная ее осанка, хотя она и не была королевою, давала ей преимущество пред сей государыней; впрочем, госпожа де Немур приходилась внучкой великому королю, любимому народом, и имела с ним большое сходство в чертах, в чем я мог убедиться, разглядывая портрет названного короля в кабинете королевы Наваррской: портрет этот явственно подчеркивал все достоинства оригинала.

Полагаю, что это я первым назвал госпожу де Немур «внучкою короля — отца нации», а было это в Лионе, по возвращении его величества из Польши; с тех пор я частенько величал ее именно так; она оказывала мне честь находить сие прозвище приятным и любила слышать его из моих уст. И доподлинно она была истинной внучкой этого великого монарха, походя на него красотою и особливо добрым нравом: доброта ее не знала границ, никто или мало кто мог пожаловаться на немилость с ее стороны, хотя она многим могла бы навредить в бытность свою замужем за ныне покойным герцогом де Гизом, почти полновластным властелином Франции. Повторяю: госпожа де Немур обладала этими двумя драгоценнейшими добродетелями — красотой и добротой — и сохранила их обе по сей день, почему и выходила замуж дважды, и оба раза за благороднейших дворян, коим трудно сыскать равных; найдись еще один такой же мужчина, достойный этой дамы, ей не составило бы никакого труда вступить и в третий брак, настолько хороша она была даже в старости. Вот так же в Италии дамы из Феррары считаются особо лакомыми кусочками, откуда и родилась поговорка «pota ferraresa — cazzo mantuano» (сунь в феррарский горшок мантуанский посошок).

По этому поводу вспоминаю, как некий знатный синьор-итальянец ухаживал за одной прекрасной французской принцессою, и вот однажды, когда при дворе хвалили и превозносили его достоинства и совершенства, коими он мог бы заслужить ее благосклонность, покойный господин Дау, капитан шотландских гвардейцев, особенно блиставший остроумием, заметил: «Вы, господа, забыли наиглавнейшую его добродетель — cazzo mantuano».

Это же словцо довелось мне услышать, когда герцог Мантуанский, по прозвищу Горбун, решил посвататься к сестре императора Максимилиана, которой донесли, что у жениха на спине торчит большой горб. Говорят, она на это ответила: «Non importa purche la campana habbia qualche diffetto ma ch’el sonaglio sia buono» [47] «Не беда, если колокол с изъяном, лишь бы язык был у него длинен» (ит.). , — имея в виду, разумеется, все тот же cazzo mantuano. Впрочем, другие утверждают, что она не могла такого и выговорить, ибо отличалась благоразумием и хорошим воспитанием; вероятно, слова эти принадлежали кому-нибудь другому, а ей только приписаны.