Карен Брутенц - Тридцать лет на Cтарой площади

Нынешняя позиция Брутенца по «третьему миру» и его политические рецепты, которые являются совершенно явными в самых недавних работах, уходят своими корнями в более чем три десятилетия исследований (и пессимистических оценок) «прогрессивного потенциала» развивающегося мира. Его исследования могут быть разделены на три различных периода, но на каждом из них автор исходил из той точки зрения, что попытки Советского Союза утвердить свое влияние в «третьем мире» вполне могут быть напрасными. И именно эта точка зрения отличает Брутенца от большинства других советских авторов.

Начиная с 1977 года и до настоящего времени Брутенц, по существу, призывает СССР переключить внимание с маленьких, «идеологически правильных» государств развивающегося мира на большие, геополитически важные развивающиеся страны, действительно обладающие антиимпериалистическим потенциалом.

В определенной мере призыв Брутенца к расширению союзов Москвы, с тем чтобы туда были включены государства, недовольные Соединенными Штатами, – это возвращение к хрущевской политике поворота «к буржуазным националистам», подобным Нкруме, Насеру и Сукарно. Но в отличие от Хрущева Брутенц не утверждает, что клиенты подобного типа в конечном счете обратятся к ортодоксальному коммунизму. Скорее его призыв базируется на своего рода геополитическом утилитаризме: эти страны могут быть важными союзниками в соперничестве Москвы с Соединенными Штатами и обойдутся гораздо дешевле (и возможно, принесут большие материальные преимущества), чем слабые партнеры социалистической ориентации.

Возможно, наиболее поразительная особенность этих работ по «третьему миру» состоит в последовательном пессимизме по поводу перспектив быстрой, прочной и глубокой социально?экономической трансформации там. С середины до конца 70?х годов этот пессимизм был направлен против его коллег, академических и делающих политику (подобных Ульяновскому), у которых он совершенно определенно видел тенденцию переоценивать перспективу «революционного» продвижения в “третьем мире”».

Разумеется, во всех этих оценках полно преувеличений. Я привожу их, однако, лишь как свидетельство того, что у нас раздавались – и этого не могли не заметить зарубежные оппоненты – и более трезвые голоса, в том числе мой.

Но в политике эти голоса не находили какого?либо серьезного отражения, как, впрочем, и авангардистские выверты наших политологов тех лет. И не потому только, что партийно?государственное руководство не слишком прислушивалось к мнению экспертов среднего звена, но из?за нараставшей импотенции самих советских «верхов». В результате наша политика теряла всякий динамизм, превращалась в заложницу вялотекущего процесса втягивания СССР в события и процессы, которые ни в коей мере не диктовались его жизненными интересами.

Да и вообще осмысление происходившего в стратегическом ракурсе было не в моде. Обычно размышления неоперативного, несиюминутного характера начинались лишь тогда, когда предстоял съезд партии. Составителям доклада предстояло сформулировать «новые идеи», «новые предложения», более или менее глубоко проанализировав происходящее, а иногда и в отрыве от него. Стимулировалось это стремлением не столько подправить или обновить политику, сколько подготовить очередной доклад. Правда, важные выступления лидеров в основном готовятся по этому рецепту едва ли не повсюду.

Наверное, стоит отметить и то, что, поддерживая национальные движения в «третьем мире», советское руководство принимало в расчет также настроения внутри страны, разумеется подогретые целенаправленной пропагандой.

В политических и научных кругах США, среди их российских последователей распространено мнение; будто советские действия в «третьем мире» привели к краху разрядки. Для таких суждений есть определенные основания. Рискованные, а вернее, авантюрные действия в Анголе и Эфиопии, некоторые другие шаги, не говоря уж об интервенции в Афганистане, конечно, подрывали разрядку. Однако одностороннее возложение вины на Советский Союз является слишком простым объяснением, непредубежденное представление сложнее.

Вполне адекватную картину нарисовать сегодня трудно или даже невозможно: отнюдь не все «сейфы» открыты, особенно у нашего противника времен холодной войны.

С перестроечных лет мы стараемся откровенно и критически взвесить внешнеполитический курс и конкретные шаги СССР, нередко впадая в обличительный пафос. У американцев же идеологические клише и маски, как правило, остаются нетронутыми. Я был, например, поражен, когда в Осло представители США, включая бывшего директора ЦРУ С. Тэрнера, всерьез уверяли, что Вашингтон никак и ничем не пытался воздействовать на события в Польше в 1980–

1981 годах, не имел никаких связей с «Солидарностью» и т. д. и т. п. А документы, которые выборочно раскрывают американцы, содержат изъятия в важных, самых деликатных местах, и на их основании тоже трудно составить реальное представление об их политике. Вот как, например, выглядят рассекреченный протокол заседания Национального совета безопасности от 2 января 1980 г., где обсуждались мероприятия, связанные с вводом советских войск в Афганистан, и другие подобные документы.

И все же попробую высказаться по этому поводу. Придется затронуть и проблему разрядки – иначе оценить подлинную роль в ее судьбах нашей политики в развивающихся странах вряд ли возможно.

Советские авантюрно?силовые предприятия были отнюдь не целенаправленным подкопом под разрядку, а элементом своеобразной “свободной охоты” в районах “третьего мира”. Действия подобного рода не всегда можно объяснить лишь некими чертами, имманентно присущими политике СССР, они вырастали не только из грубых ошибок советского руководства. Не в меньшей мере они определялись логикой сверхдержавной борьбы, «зеркальным» поведением американской стороны. Об этом подробно говорили российские участники конференций во Флориде и Осло (пожалуй, больше всех я), и многие американские представители соглашались с нашими доводами.

Главным импульсом для советской, как и американской, стороны было не упустить «счастливый случай» (переворот в Эфиопии или развитие событий в Анголе и Мозамбике), невозможность воспротивиться этому соблазну. В ряде случаев скорее не Советский Союз направлял события, а они управляли им. Тут работала и доминировала логика холодной войны, которая временами начинала играть самодовлеющую роль. Фактически в рамках сверхдержавного соперничества действовало некое правило («закон») продвижения повсюду, где возможно, независимо от подлинной ценности «завоеваний» самих по себе. Г. Киссинджер, человек достаточно осведомленный, говорил мне в Праге в июне 1991 года, что в тот период «потеря одной из противоборствующих сторон в «третьем мире» была приобретением для другой» (эту же мысль он высказал публично на сессии Совета взаимодействия).