Карен Брутенц - Тридцать лет на Cтарой площади

Несмотря на все эти меры, а может, и благодаря им, накал выступлений в Нагорном Карабахе не спадает: идет многомесячная забастовка, возникают первые вооруженные стычки. К «Комитету особого управления», как признают официальные источники в июле 1989 года, «армянское население не испытывает и тени доверия». И главное – движение, вызванное к жизни перестройкой и отражающее ее демократическое содержание, резко меняет свои ориентиры, объективно обращается против перестройки, а субъективно – против Союза, против Горбачева. Стрелка поворачивает к требованию независимости.

Слов нет, карабахская проблема была сложнейшей для советского руководства. На политическом горизонте не просматривалось решение, способное в одинаковой мере удовлетворить и Азербайджан, и армянское большинство Нагорного Карабаха, а также «союзную» с ним Армению. Даже сейчас, оглядываясь назад, трудно поручиться, что какой?либо из вариантов «сработал» бы. Но ясно одно: избрали едва ли не самый худший путь – половинчатости и пассивности. Ставка на самотек, на то, что сторонам «надоест», подкреплялась не слишком уверенным применением силы. По моим впечатлениям, работало также заметное и в других сходных случаях стремление некоторых сил в руководстве использовать проблему (в русле политики «разделяй и властвуй») как инструмент привязки к Центру обеих республик: и Азербайджана, и Армении.

Грубая ошибка, все получилось наоборот. Движение усилилось и радикализировалось, а вместо привязки к Союзу появилась и стала брать верх центробежная тенденция, в НКАО и Армении нарастали неестественные для них антирусские настроения (не говоря уже о еще более выраженной тенденции такого рода в Азербайджане).

Но если явную растерянность руководства страны по отношению к карабахской проблеме можно как?то списать на ее сложность, то его позиция в связи с событиями в Сумгаите, которые на порядок нарастили остроту этой проблемы, поражает как моральной ущербностью, так и политической недальновидностью.

В Сумгаите 27–29 февраля 1988 г. шли массовые убийства армян, по праву названные геноцидом. Вот выдержки из письма А. Сахарова Горбачеву (написанного в августе 1988 г., но не отправленного):

«Трое суток длились чудовищная резня, издевательства над беззащитными людьми, насилия и убийства армян – все это в часе езды от Баку. Передо мною копии свидетельств о смерти и краткие описания судеб людей. Даты смерти в них – 27, 28, 29 февраля Эго ужасающие документы (я мог бы Вам их переслать). Среди них – свидетельство об изнасиловании и зверском убийстве 75?летней женщины. Рассказ о группе армян, которые 8 часов держали оборону в верхнем этаже дома, на помощь убийцам была подогнана пожарная машина с раздвижными лестницами, после чего большинство было убито, среди убитых несколько вернувшихся из Афганистана военнослужащих, одного (или двоих) из них сожгли заживо, изнасилования с загонянием во влагалище водопроводной трубы. Говорят, что списки армян составлялись по домоуправлениям заранее по распоряжению райкомов и попали в руки убийц (но это последнее утверждение нуждается в проверке). Азербайджанцы, живущие рядом с армянами, были заранее предупреждены оставить включенным свет. Воинствующие толпы водили по улицам обнаженных женщин, подвергали их издевательствам и пыткам. Трупы изнасилованных уродовались, в глумлениях над пытаемыми принимали участие подростки. В свете всего этого вряд ли можно говорить, что это были стихийные действия подонков и что просто войска опоздали на несколько часов. Если кто?либо мог сомневаться в необходимости отделения НК от Азербайджана до Сумгаита, то после этой трагедии каждому должна быть ясна нравственная неизбежность этого решения. После этой трагедии не остается никакой нравственной возможности настаивать на сохранении территориальной принадлежности НКАО к Азербайджану. Официальные списки погибших в Сумгаите не опубликованы, это заставляет сомневаться в точности официальных данных о числе погибших. Нет сообщений о ходе следствия. Такое преступление не могло не иметь организаторов. Кто они? Не было официального соболезнования правительства СССР семьям погибших! (Вы неправильно говорили, что ввод войск запоздал на несколько часов. Чудовищная резня, издевательства над беззащитными людьми, насилие и убийства армян длились трое суток. Сумгаит менее чем в часе езды от Баку.)».

Реакция Центра усугубила политический эффект сумгаитской трагедии. Вслед за явным попустительством местных властей последовали действия Москвы, которые были расценены как равносильные предоставлению свободы и безнаказанности озверевшим ультранационалистам. Центр практически отказался дать политическую оценку происшедшему, хотя этого требовали массовые манифестации в Армении и самом Нагорном Карабахе. Союзное правительство делало все, чтобы преуменьшить и замять происшедшее. Информация с мест строго ограничивалась и не давала даже отдаленного представления о масштабах случившегося.

На Политбюро Горбачев говорил: «Я сторонник того, чтобы дать информацию. Я всегда за то, чтобы информировать, иначе плодим слухи». Но продолжал: «Дать без цифр о жертвах, но сообщить, что ущерб нанесен, что пострадали люди, что виновники привлечены к ответственности». Последнее как раз и не произошло. Организаторы и исполнители убийств остались практически безнаказанными (осужден был лишь один человек, некий Т. С. Исмаилов, на 15 лет). Известная московская журналистка Л. Графова метко назвала день судебного процесса «днем прощенных убийств».

Позиция руководства Горбачева диктовалась, очевидно, традиционными стереотипами – сомнительными в принципе и безусловно нелепыми в условиях перестройки. Считали: замалчивать события – значит не привлекать к ним внимания, ограничить их резонанс и таким образом как бы «вынуть» из них политический заряд. Стремились «не обидеть» Азербайджан, не ссориться «с такой парторганизацией», боялись «чрезмерной» (!) реакцией вызвать дополнительное обострение национальных отношений в таком сложном районе, как Кавказ.

Трудно было допустить более грубый просчет. Если карабахские события дали толчок развитию национального движения, то Сумгаит послужил поощрением ультранационалистам, их насилию, и в этом смысле он «откликнулся» во многих местах. Характерно, как менялась ситуация в самом Баку. Сразу после событий погромщики в страхе перед карой затаились, а большинство населения испытывало возмущение или застыло в боязливом ожидании. Однако вскоре, когда стало ясно, что серьезной реакции властей не последует, воинствующие националисты почувствовали себя «на коне», и в Баку над демонстрантами стали уже развеваться транспаранты типа «Слава героям Сумгаита».