Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

одни могилы. Всякий из нас нес утраты, всякий поймет

мои чувства. Здесь же получены были мною нумера

журнала с ученическими тетрадями Лермонтова и объ­

явление, угрожавшее выходом в свет трех томов его

сочинений, куда войдут тетради и значительное число

его детских стихотворений 1. Праведный боже! Зачем же

выпускать в свет столько плохих стихов, как будто их

и без того мало? Под влиянием этих чувств я преодолел

свою нерешительность и взялся за перо. Не беллетри­

стическое произведение предлагаю публике, а правдивое

описание того, что происходило в жизни человека,

интересующего настоящее время.

Михаил Юрьевич Лермонтов родился 3 октября

1814 года в имении бабушки своей, Елизаветы Алек­

сеевны Арсеньевой, рожденной Столыпиной, в селе

Тарханах 2, Чембарского уезда, Пензенской гу­

бернии.

2 Лермонтов в восп. совр.

33

Будучи моложе его четырьмя годами, не могу ничего

положительного сказать о его первом детстве; знаю

только, что он остался после матери нескольких месяцев

на руках у бабушки 3, а отец его, Юрий Петрович, жил

в своей деревне Ефремовского уезда 4 и приезжал не

часто навещать сына, которого бабушка любила без па­

мяти и взяла на свое попечение, назначая ему принадле­

жащее ей имение (довольно порядочное, по тогдашнему

счету шестьсот душ), так как у ней других детей не

было. Слыхал также, что он был с детства очень слаб

здоровьем, почему бабушка возила его раза три на Кав­

каз к минеральным водам 5. Сам же начинаю его хорошо

помнить с осени 1825 года.

Покойная мать моя 6 была родная и любимая племян­

ница Елизаветы Алексеевны, которая и уговаривала ее

переехать с Кавказа, где мы жили, в Пензенскую губер­

нию, и помогла купить имение в трех верстах от своего,

а меня, из дружбы к ней, взяла к себе на воспитание

вместе с Мишелем, как мы все звали Михаила Юрье­

вича.

Таким образом, все мы вместе приехали осенью

1825 года из Пятигорска в Тарханы, и с этого времени

мне живо помнится смуглый, с черными блестящими

глазками Мишель, в зеленой курточке и с клоком бело­

курых волос надо лбом, резко отличавшихся от прочих,

черных как смоль. Учителями были M-r Capet 7, высокий

и худощавый француз с горбатым носом, всегдашний

наш спутник, и бежавший из Турции в Россию грек; но

греческий язык оказался Мишелю не по вкусу, уроки

его были отложены на неопределенное время, а кефало-

нец занялся выделкой шкур палых собак и принялся

учить этому искусству крестьян; он, бедный, давно уже

умер, но промышленность, созданная им, развилась

и принесла плоды великолепные: много тарханцев от

нее разбогатело, и поныне чуть ли не половина села

продолжает скорняжничать.

Помнится мне еще, как бы сквозь сон, лицо доброй

старушки немки, Кристины Осиповны 8, няни Мишеля,

и домашний доктор Левис, по приказанию которого

нас кормили весной по утрам черным хлебом с маслом,

посыпанным крессом, и не давали мяса, хотя Мишель,

как мне всегда казалось, был совсем здоров, и в пят­

надцать лет, которые мы провели вместе, я не помню

его серьезно больным ни разу.

34

Жил с нами сосед из Пачелмы (соседняя деревня)

Николай Гаврилович Давыдов, гостили довольно долго

дальние родственники бабушки, два брата Юрьевы, двое

князей Максютовых, часто наезжали и близкие родные

с детьми и внучатами, кроме того, большое соседство,

словом, дом был всегда битком набит. У бабушки были

три сада, большой пруд перед домом, а за прудом роща;

летом простору вдоволь. Зимой немного теснее, зато на

пруду мы разбивались на два стана и перекидывались

снежными комьями; на плотине с сердечным замиранием

смотрели, как православный люд, стена на стену (тогда

еще не было запрету), сходился на кулачки, и я помню,

как раз расплакался Мишель, когда Василий-садовник

выбрался из свалки с губой, рассеченной до крови. Ве­

ликим постом Мишель был мастер делать из талого

снегу человеческие фигуры в колоссальном виде; вообще

он был счастливо одарен способностями к искусствам;

уже тогда рисовал акварелью довольно порядочно и ле­

пил из крашеного воску целые картины; охоту за зай­

цем с борзыми, которую раз всего нам пришлось видеть,

вылепил очень удачно, также переход через Граник

и сражение при Арбеллах 9, со слонами, колесницами,

украшенными стеклярусом, и косами из фольги. Прояв­

ления же поэтического таланта в нем вовсе не было за­

метно в то время, все сочинения по заказу Capet он пи­

сал прозой, и нисколько не лучше своих товарищей.

Когда собирались соседки, устраивались танцы и ра­

за два был домашний спектакль; бабушка сама была

очень печальна, ходила всегда в черном платье и белом

старинном чепчике без лент, но была ласкова и добра,

и любила, чтобы дети играли и веселились, и нам было

у нее очень весело 10.

Так прожили мы два года. В 1827 году она поехала

с Мишелем в Москву, для его воспитания, а через год

и меня привезли к ним. В Мишеле нашел я большую

перемену, он был уже не дитя, ему минуло четырнадцать

лет; он учился прилежно. M-r Gindrot 11, гувернер, поч­

тенный и добрый старик, был, однако, строг и взыскате­

лен и держал нас в руках; к нам ходили разные другие

учители, как водится. Тут я в первый раз увидел русские

стихи у Мишеля: Ломоносова, Державина, Дмитриева,

Озерова, Батюшкова, Крылова, Жуковского, Козлова

и Пушкина, тогда же Мишель прочел мне своего сочине­

ния стансы К***; меня ужасно интриговало, что значит

слово стансы и зачем три звездочки? Однако ж промол-

35

чал, как будто понимаю. Вскоре была написана первая

поэма «Индианка» 12 и начал издаваться рукописный

журнал «Утренняя заря», на манер «Наблюдателя» или

«Телеграфа» 13, как следует, с стихотворениями и изящ­

ною словесностью, под редакцией Николая Гавриловича;

журнала этого вышло несколько нумеров, по счастию,

перед отъездом в Петербург, все это было сожжено,

и многое другое, при разборе старых бумаг.

Через год Мишель поступил полупансионером в Уни­

верситетский благородный пансион, и мы переехали

с Поварской на Малую Молчановку в дом Чернова 14.

Пансионская жизнь Мишеля была мне мало известна,

знаю только, что там с ним не было никаких историй ;

изо всех служащих при пансионе видел только одного

надзирателя, Алексея Зиновьевича Зиновьева, бывав­

шего часто у бабушки, а сам в пансионе был один только

раз, на выпускном акте, где Мишель декламировал

стихи Жуковского: «Безмолвное море, лазурное море,

стою очарован над бездной твоей» 15. Впрочем, он не