Алексей Новиков - Впереди идущие

Неподалеку жила Александра Осиповна Смирнова. Все больше тосковала она о петербургском обществе. Все больше сознавала жестокую правду: ее чары, когда-то всесильные, блекнут. Александра Осиповна дорого бы дала, чтобы вернуть прошлое. Но бурное и сладостное прошлое неуловимо убегало от нее.

Гоголь выслушал наконец исповедь грешницы. Исповедь была горяча и стремительна. Рассказ о своих падениях Александра Осиповна сопровождала слезами.

– Теперь вы видите мою душу во всей черноте и наготе. – Она и в самом деле увлеклась покаянием, тем более что в покаянных рассказах оживало невозвратное.

Гоголь хотел вселить ей веру в исцеление:

– Знайте, сам бог вложил мне великую способность слышать душу человеческую… Говорите, говорите!..

Но он все еще боялся чего-то неотвратимого, что неминуемо должно произойти. И, даже выслушав покаянную исповедь, посещал Александру Осиповну накоротке.

Однажды он застал кающуюся Магдалину в состоянии полного душевного опустошения. Пересиливая себя, едва слышным голосом она сделала новое признание:

– Бывают минуты, хохлик, когда я боюсь сойти с ума…

Час, в который было сделано это признание, стал гораздо более важным для Гоголя, чем для нее. Он-то хорошо знал, как заползают в душу черные страхи, он давно испытал минуты, когда стоял у роковой черты.

Александра Осиповна, перестав таиться, говорила об ужасе перед смертью.

– Молитесь с рыданием и плачем! – отвечал Гоголь, как говорил сам себе. – Молитесь, как утопающий в волнах, ухватившийся за последнюю доску. Нет такой боли душевной, которую нельзя было бы выплакать слезами.

Гоголь немедленно приступил к делу. Если врач телесный тщательно выбирает лекарства, наиболее сильные против болезни, то тем более должен знать верные средства врач духовный, пекущийся о больной душе. Для исцеления души Александры Осиповны были избраны четырнадцать покаянных псалмов царя Давида. Гоголь собственноручно переписал их и вручил Смирновой, как медик вручает рецепт больному. Она должна была выучить псалмы наизусть.

Пациентка, к великому огорчению врача, выучивала плохо и, произнося трудные церковнославянские тексты, запиналась.

– Нетвердо! – сурово перебивал ее Гоголь. – Назначаю вам крайний срок – назавтра!

Он говорил с той властью, которую бог вручает своему избраннику, борющемуся с дьяволом за христианскую душу, попавшую в беду.

В часы досуга он любил по-прежнему гулять с Анной Михайловной у моря. Девушка, освоившись с ним, болтала о всякой всячине. Гоголь все больше к ней присматривался: выросшая в знатности и роскоши, она сохранила во всей простоте чистое сердце. «Благоуханная Анна!» – стал называть ее Николай Васильевич.

Должно быть, она явилась как раз вовремя на его пути.

По утрам Гоголь был всецело поглощен важными событиями, разыгравшимися в далеком Тремалаханье. Чичиков разведал, что его радушный хозяин Андрей Иванович раньше нередко ездил к соседу генералу Бетрищеву и что у генерала была дочь. Но потом как-то рушилось это знакомство и все разошлось. Разведал все это Чичиков и после обеда приступил к делу.

– У вас все есть, Андрей Иванович, одного только недостает.

– Чего? – спросил Андрей Иванович, выпуская из трубки кудреватый дым.

– Подруги жизни, – объявил Чичиков.

Ничего не ответил Андрей Иванович. Когда же выбрал Чичиков время после ужина и сказал с чувством: «А все-таки, как ни переберу ваши обстоятельства, Андрей Иванович, вижу, что нужно вам жениться, – иначе впадете в ипохондрию», – только тогда и рассказал Андрей Иванович историю своего знакомства и разрыва с генералом.

Генерал Бетрищев сначала принимал Андрея Ивановича довольно хорошо и радушно. Мир у них держался до тех пор, покуда не приехали гостить к генералу родственницы – графиня Глузтырева и княжна Юзякина, обе фрейлины времен Екатерины, отчасти болтушки, отчасти сплетницы, однако же имевшие значительные связи в Петербурге и перед которыми генерал немножко даже подличал. Андрею Ивановичу показалось, что с самого дня их приезда генерал почти его не замечал и обращался с ним как с лицом бессловесным. Он говорил Андрею Ивановичу то «братец», то «любезнейший», а один раз сказал ему даже «ты». Андрея Ивановича взорвало. С тех пор знакомство между ними прекратилось.

Слушая эту историю, Чичиков совершенно оторопел. Несколько минут он пристально глядел в глаза Андрею Ивановичу и мысленно заключил: «Да ты просто круглый дурак!» Потом, взявши его за обе руки, воскликнул:

– Андрей Иванович! Какое же это оскорбление? Что же тут оскорбительного в слове «ты»?

– В самом слове нет ничего оскорбительного, – объяснил Андрей Иванович, – но в голосе, которым было сказано оно, заключается оскорбление. Ты! Это значит: «Помни, что ты дрянь; я принимаю тебя потому только, что нет никого лучше, а приехала какая-нибудь Юзякина – знай свое место, стой у порога».

– Да хоть бы даже и в таком смысле, что же тут такого?

– Как?! – кроткий Андрей Иванович сверкнул глазами: – Вы хотите, чтобы я продолжал бывать у него после такого поступка?

– Да какой же это поступок? Это даже не поступок! Просто генерал привык всем говорить ты.

Долго еще шел разговор, при котором незримо присутствовал автор «Мертвых душ». И нет дела Гоголю, что за окнами отливает чистым серебром морская гладь, нет ему дела, что ждет его на прогулку Анна Михайловна Виельгорская.

– Позвольте мне как-нибудь обделать это дело, – сказал Чичиков Андрею Ивановичу. – Я могу съездить к его превосходительству и объясню, что случилось это с вашей стороны по недоразумению, по молодости и незнанию людей и света.

– Подличать я перед ним не намерен, – твердо сказал Андрей Иванович.

– Сохрани бог подличать! – Чичиков даже перекрестился. – Подействовать словом увещания, как благородный посредник, но подличать… Извините меня, Андрей Иванович, за мое доброе желание и преданность, я даже не ожидал, что слова мои вы принимали бы в таком обидном смысле.

– Простите, Павел Иванович, я виноват, – сказал тронутый Андрей Иванович. – Но оставим этот разговор…

– В таком случае я поеду просто к генералу без причины, – объявил Чичиков.

– Зачем? – спросил Андрей Иванович, в недоумении смотря на Павла Ивановича.

– Засвидетельствовать почтение!..

Гоголь вышел из своей комнаты к графиням Виельгорским веселый и помолодевший.

– Представьте, – сказал он, обращаясь к Анне Михайловне, – мой Чичиков опять выкинул коленце, да еще какое! – И тут же спохватился: в семействе Виельгорских понятия не имеют о том, куда и зачем собрался Чичиков. Еще меньше знают здесь о размолвке между каким-то тремалаханским помещиком и генералом Бетрищевым, тоже совершенным провинциалом.