Сергей Волков - Зарождение добровольческой армии

Мы сидели в санях, на коленях у нас лежал чемодан, защищаться не было возможности.

Но тут мы услышали торопливый вопрос: «Ваше Превосходительство, не знаете ли, где атаман?» Как приятно было услышать это «Ваше Превосходительство»!

Мы знали только, что атаман должен был выехать.

Впоследствии оказалось, что атаман Назаров решил остаться в Новочеркасске и разделить участь войскового Круга.

В 6 часов вечера во время заседания в Круг ворвались большевистские казаки во главе с изменником Голубовым. Он был в папахе и с нагайкой в руках.

«Это что за сволочь? — закричал он, ударив по пюпитру председателя. — Встать».

Все встали, кроме атамана и Волошинова. Со страшной руганью Голубов приказал вывести выборного атамана. На другой день его убили. Ту же участь разделил председатель Круга полковник Волоши–нов. Его не сразу добили и бросили полуживого на окраине города. Придя в себя, истекая кровью, он нашел в себе силы доползти до первой хижины и умолял впустить к себе. Хозяйка сбегала за большевиками, донесла и его добили.

Митрофан Петрович Богаевский не присутствовал на этом заседании, некоторое время скрывался, но был в конце концов арестован, посажен в Ростовскую тюрьму и холодным весенним утром, несмотря на заверение Голубова, что его не тронут, был расстрелян в Нахичеванской роще. Десятки, а может быть, и сотни раненых офицеров, которых не успели вывезти, были безжалостно перебиты.

Сам Голубов не избег суда. Во время весеннего 1918 года восстания казачества он выступил на митинге в одной станице. Сзади него оказался молодой студент, брат расстрелянного Голубовым офицера. Он спокойно прицелился и в затылок убил его наповал.

Но тогда мы с генералом Складовским ничего не знали. Мы были в безопасности, и я рассмеялся. «Думали ли Вы, Ваше Превосходительство, когда‑нибудь кататься зимой в степи с редактором «Вечернего Времени»?» — спросил я его. Мы ехали, обгоняя верные части донцов, уходивших в Старо–Черкасскую станицу, где их собрал походный атаман генерал Попов.

Поздно вечером мы сидели у гостеприимного казака в хорошей и богатой хате. Наш хозяин угостил нас и уложил спать. Почему‑то на стенках висели две прекрасные раскрашенный французские гравюры времен царствования Александра И, с изображением русской церкви в Париже на rue Daru.

На другой день, 13 февраля, я, переправившись с большим трудом через Дон, лед на котором уже был слабым, приехал в станицу Ольгинскую.

Здесь начался для меня незабываемый 1–й Кубанский поход. 14 февраля мы ушли на Кубань. Через два дня мой спутник, генерал Складовский, избравший другой путь, думавший пробраться в Россию, был убит в станице Великокняжеской и труп его был найден в колодце вместе с другим обезображенным трупом.

Так как мы выехали вместе, мои друзья, оставшиеся на Дону, считали, что с ним убит и я. Через некоторое время в большевистской печати появилось сообщение о моей смерти.

Все это я узнал много позднее. Тогда я об этом не думал. Передо мной был какой‑то таинственный поход в неизвестность, жуткую, но манящую. Никто из нас не представлял себе тогда в эти лихорадочные дни, что может предстоять нам. Вера в вождей не оставляла места сомнениям. Мы знали, что они ведут нас за призраком Родины, мы верили в нее и в победу, и с ними все жизненные вопросы упрощались до последней степени, и не слышно было ни одного пессимистического шепота, как будто победа и за ней Родина были нам обеспечены.

В первый день по сдаче училища [215]пришли ко мне офицеры, переодетые солдатами, из второй автомобильной роты и два юнкера. Принесли бумагу, в которой значилось, что сегодня же надо вывезти из Москвы 32 офицеров и нескольких юнкеров. Я обещала сделать все, чтобы офицеры могли бежать. Выдав находившиеся при мне 300 рублей и удостоверение из комитета, [216]я попросила всех уезжающих собраться сегодня вечером в Деловом дворе, а сама проехала в комитет, так как хотела удостовериться в настроении солдат, которых предстояло ознакомить с планом моей работы. Солдаты моему приходу были рады, мы целых два дня не виделись. Я обедала в комитете, а в 4 часа устроено было заседание, во время которого один за другим приходили офицеры и юнкера, переодевались в солдатскую одежду и получали документы пленных. Многие оставались после непрерывных восьмидневных боев поспать и поесть.

На заседании я заявила солдатам:

— Дорогие мои, хочу быть вполне откровенной. Ведь у меня была с вами одна цель — помощь оставшимся в плену. Вам известно, что с первого дня войны, — мне было восемнадцать лет, — я уехала на фронт и служила вам. Многие из вас знают, сколько из‑за вас я выстрадала в плену и как на вас же продолжала работать, освободившись из плена. Вы помните, что я застала в комитете, и видите — что оставляю, уходя из него. А уйти необходимо. С болью покидаю вас, но теперь мой долг — помочь несчастным офицерам и их семьям.

Когда я кончила, долго молчали солдаты, лица у них вытянулись. Первый заговорил Крылов:

— Марья Антоновна, неужели же вы считаете нас такими же подлецами, как тех, что с красным бантом ходят? Неужели мы не заслуживаем вашего доверия и тех офицеров, с которыми дрались против большевиков? Неужели не понимаем? Рассчитывайте на нас — все сделаем, что вы скажете, и пойдем, куда скажете.

Другого ответа я и не ждала… Но нельзя было терять времени. Офицеров приходило все больше и больше. Крылов подписывал удостоверения, их требовалось более двухсот, так как каждому офицеру надо было запастись двумя. Офицеры, приходившие ко мне утром, тоже явились.

Поезд отправлялся в сторону Новочеркасска вечером. Всякий, кто не имел денег, получил от меня по 100 рублей.

Так, первая партия в 142 человека уехала врассыпную с разных вокзалов. Чтобы не возбуждать подозрений, я порекомендовала Крылову сообщить совету, что комитет решил распустить на родину солдатскую команду, находившуюся тогда в Москве. Крылов поехал в совет, где большевики обрадовались такому решению и тут же позвонили во все комендантские управления на вокзалах, прося оказывать помощь бежавшим из плена.

Этой хитростью мы обошли большевиков. Они сами же помогли нам при отправке офицеров на Дон и в Сибирь!

Мы проводили первую партию героев. Семьи многих из них были тоже на вокзале. Подошла ко мне какая‑то старушка и тихо проговорила: «Пусть вас Господь благословит, вы спасли мне сына, а внукам отца». Многие еще подходили, просто говоря шепотом «спасибо».

Дома мы застали двух оренбургских казаков, бежавших из плена и теперь возвращавшихся в Оренбург. Я предложила комитету написать атаману Дутову письмо. Оренбургские казаки согласились доставить его по назначению. В бумаге, написанной атаману, указывалось, что комитет бежавших безусловно против большевиков и просит атамана всегда на комитет рассчитывать. Казакам поручили передать на словах атаману, что я сама скоро буду.