Марина Цветаева - Сказки матери (сборник)

5) Что она будет больше всего любить в жизни?

«Mit Freuden musst Du Leide tragen». Seidel. {«Ты с радостью должен нести страданья». Зайдель (нем.)}

6) Ее призвание?

«So tief hinab, so hoch hinan». Ziegendorf. {«Что низ, на дно, что снова вверх – пути равны». (нем.).}

7) Ее отношение к людям?

«Recht in Dir gestillet werden». Tersteegen. {«Право на утешение – в тебе». Терштеген (нем.).}

8) Будет ли она понимать людей?

«Liebe kann nicht untergehen». Jakobi. {«Любовь не тонет». Якоби (нем.).}

9) Будет ли у нее раздвоение?

«Was frommt es, wenn ich Dir den Wunsch verhehle?. Tieck. {Что пользы в скрытом желании?«». (нем.).}

10) Будет ли у нее обожание?

«Ein Recht auf jeden bubschen Mund». Novalis. {«Право на каждый мальчишеский рот». Новалис (нем.).}

11) Будет ли она красавицей?

«Im letzten Hauche trunken» Аппеttе von Droste-Hulshoff. {«Последним вздохом выпит». Аннетте фон Дросте-Хюльсхофф (нем.).}

12) Отношение к сказкам?

«Ich lasse meinen Freund zuruck». -?– {«Я оставляю моего друга». (нем.).}

13) Ее любимый образ женщины?

«Das lebensfrohe Spiel». {«Жизнерадостная игра». (нем.).}

14) Мужской образ?

«Sein entehrt Geschlecht». {«Его бесчестный род». (нем.).}

15) Ее главная ошибка?

«Begierden in mirbrausen,

Nach Ruh die Sehnsuchtschreit». {«Желания во мне кипят, об отдыхе мой крик тоски». (нем.).}

16) Ее первая любовь?

«Retten sich in ihrer Flut». {«Спасись в ее пучине». (нем.).}

Итак; она будет искать и проклинать найденное (неудовлетворенность); к людям идти всегда за помощью; будет рабом своих чувств и презирать мораль; прямо идти на ложь; любить свое страдание; знать падение и подъем; искать утоление в людях и любя понимать их; будет чувствовать право на каждые красивые губы; будет красивой лишь в минуты высшего подъема; из-за сказки оставит друга; ее любимое в женщине будет радостная игра с жизнью, в мужчине – ihr ganz entehrt Geschlecht (!); {«их бесчестное племя». (нем.).} ее чувства – верней, желания будут пламенны, и даже тоска ее будет криком; в первой любви она будет спасаться.

Какая-то безудержная душа! Во всяком случае скорее моя, чем Сережина. Но я ей такой не желаю.

Москва, 12-го декабря 1912 г., среда.

Пра сегодня в первый раз видела Ариадну.

– «Верно огромные у нее будут глаза!»

– Конечно, огромные!

Об Але: говорю заранее – у нее будут серые глаза и черные волосы. Сейчас ее волосы цвета моих, а глаза синие, самого настоящего синего цвета.

Она, конечно, будет поразительным ребенком.

Москва, 19-го декабря 1912 г.

У Али за последнее время очень выросли волосы, – на голове уже целая мягкая шерстка. Завтра у нас крестины.

Далее три листа оставлены незаполненными.

Феодосия, 12-го ноября 1913 г., вторник

Але 5-го исполнилось год два месяца. Ее слова:

ко – кот раньше «ки»

куда – куда, где

Лиля

мама

няня

папа

«па» – упала

«ка» – каша

«кука» – кукла

Аля

«мням-ням»

«ми-и»-милый

ку-ку

тетя

Вава – Ваня

Всего пока 16 слов, вполне сознательных, изредка говорит еще «ува» – лева.

У нее сейчас 11 зубов.

Она довольно хорошо ходит одна, хотя еще побаивается: прижимает к груди обе руки. Ходит быстро, но не твердо.

В Левиной комнате есть арка с выступами, на одном из которых сидит большой синий с желтым лев – подарок Эвы Адольфовны и Петра Николаевича. Аля проходит, держа в руке другого льва из целлулоида – маленького, подарок Веры.

– Аля, положи леву к леве!»

Она кладет маленького между лап большого и на обратном пути вновь берет его.

– «Аля, дай леву папе!»

Она подходит к Лёве и протягивает ему льва.

– «Папа! Папа! На!»

– «Аля, ку-ку!»

– «Ку-ку!»

– «Кто это сделал? Аля?»

– «Аля!»

– «Аля, дай ручку!»

Дает, лукаво спрятав ее сначала за спину. Это у нее старая привычка – еще с Коктебеля.

Она прекрасно узнает голоса и очаровательно произносит «мама» – то ласково, то требовательно до оглушительности. При слове «нельзя» свирепеет мгновенно, испуская злобный, довольно отвратительный звук – нечто среднее между э и а – вроде французского «in».

Интересно то, что она уже произносит букву р – не в словах, но в отдельных звуках.

Еще одна милая недавняя привычка.

Сережа всё гладит меня по голове, повторяя:

– «Мама, это мама! Милая мама. милая, милая! Аля. погладь!»

И вот недавно Аля сама начала гладить меня по волосам, приговаривая; «Ми, ми’» – т. е. «милая, милая!»

Теперь она так гладит всех, – и Лёву, и Волчка, и Кусаку, и няню – всех, кроме Аси, которую она злобно бьет по шляпе.

Меня она любит больше всех. Стоит мне только показаться, как она протягивает мне из кроватки обе лапы с криком «на!». От меня она идет только к Сереже, к няне – с злобным криком.

В общем она веселая, страшно живая, с великолепной памятью, лукавая, – вся какая-то сияющая.

Упряма, но как-то осмысленно, – и совсем не капризна.

Кота она обожает: хватает его зачто попало, при виде или голосе его радостно кричит: «ко», поднимает его за загривок на воздух, старается на него наступить. Все животные для нее «ко».

Феодосия 12-го ноября 1913 г.

Але 1 г. 2 мес. неделя

Сейчас она сидит у меня на коленях и дает бумажку со спичечной коробки: «на!».

Вчера вечером, когда я заходила к Редлихам за чаем для Сережи и Аси, Эрнест Моритцович сказал мне: «Хотите, я Вам расскажу новость?» – «Какую?». – «Ваша дочка танцует. Ее сегодня приносила к нам на минутку Аннетта – и представьте себе: она танцевала! Прямо по-настоящему танцовала! Это было так трогательно!»

(Сейчас она изо всех сил кричит за дверью: «Мама! Мама! Мама!»)

С виду ей можно дать полтора года и больше. У нее бледное личико с не совсем еще сошедшим загаром. Глаза – огромные, светло-голубые. Брови темнеют. – «У нее будут соболиные брови!» сказала Пра, когда увидела ее после 2 мес. разлуки. Ресницы очень длинные, густые и темные. Рот – небольшой, узкий, изогнутый – мой. Hoc – «обыкновенный» (как пишут в газетах, разыскивая преступника.) Волосы – по выражению Аси – «пегие»: на затылке русые, спереди льняные, но у корня – русые везде. Подстриженная чолка не отделяется цветом от лба. Сзади волосы длиннее, в общем они до вольно твердые и очень густые.

Дней пять тому назад мы гуляли с ней вечером при луне. Нужно было видеть, как жадно она на нее смотрела. Какой великолепной игрушкой она ей должно быть казалась! Я нарочно повертывала ее колясочку «лицом» к луне.

О ее глазах: когда мы жили в Ялте, наша соседка по комнатам – опереточная певица часто повторяла, глядя на Алю: «Сколько народу погибнет из-за этих глаз!»

И здесь, в Феодосии, – один художник – анархист – безумец – очаровательный, самовлюблённый, самоупоенный, резкий, невозможный Prevost – француз, родившийся в Алжире – сказал мне, только что познакомившись: «Вчера я видел Вашу дочь. Какой прелестный ребенок! И какие у ней глаза! Сколько я ни смотрел, я никак не мог охватить их взглядом!» —